Мама лежала уже в палате – перевели. В остальном никаких изменений не было – все такая же слабая, с неразборчивой речью, спутанным сознанием. Индифферентная ко всему. Его вроде узнала, но так, как узнают обычно надоедливого и малоприятного соседа – холодно смотрят и тут же отворачиваются, чтобы не пристал. Ему даже показалось, что она на него обижена. Только из-за чего? Что отвез сюда, сдал, избавился?.. Потом понял: нет, не обида, другое. Полное отсутствие, равнодушие ко всему. Словно была она уже не здесь, а где-то еще – где нет ни эмоций, ни чувств, ни самой жизни…
Когда брел от больницы к метро – позвонила жена: «Ну как она?» Начал было рассказывать – и прервался – голос дрожал, слова выползали какие-то лающие…
Однако тогда обошлось.
На следующий день она уже выглядела не такой отсутствующей, еще через пару дней смогла немного с его помощью посидеть, потом стала усаживаться и сама, ожила – дело пошло на поправку. О том, что было в тот вечер – ничего не помнила и с недоверием выслушала, как упрямилась, требовала, настойчиво рвалась. Спросила:
– Я что – падала? Чего-то вся в синяках.
Он промолчал – синяки, переодевая ее, уже заметил, особенно много их было на руках – там, где хватался тогда, поднимая, затаскивая на диван…
Приезжать старался к ужину, чтобы покормить – ела плохо. Соседки в палате были опытные, лежали здесь не первый раз. Давали советы: чего лучше купить, чего еще привезти, сколько денег ей оставить. И все изумлялись: ну надо же, какие бывают врачи, впервые такое увидели – в первое же утро вдруг прибежала молодая незнакомая докторша, осмотрела ее, заметила нетронутую еду, устроила скандал медсестрам, что больная не кормлена, заставила их все на кровати сменить, присела и сама – сама! – терпеливо покормила.
Он выслушивал, кивал: да, бывает. И мысленно благодарил друга, его одноклассника и ту молодую докторшу, про которую так больше ничего и не узнал – прибежала, помогла и исчезла. Из этого она хоть отделения или вообще из другого?
Покормив, мыл за всеми посуду – не столько из добросердечия, сколько из расчета: поможет он – помогут и ей. Соседки его хвалили: заботливый. Мама в ответ довольно улыбалась: да, вот такой. И тут же говорила:
– Ну что ты каждый день ко мне таскаешься, зачем? У тебя же дела, работа. Если что-нибудь понадобится – я позвоню.
И звонила утром, чтобы сказать:
– Все нормально, все у меня есть, ничего не надо. Не приезжай сегодня, отдохни.
Он и не приезжал – стал навещать через день, а то и через два…
День, когда забирал ее, выдался удивительно солнечным – наконец-то пахнуло весной. «Хороший знак», – подумал, садясь в машину. И тут же вылез постучать по ближайшему дереву.
Свернув с кольцевой, заблудился – район был незнакомый, навещать ездил только на метро, так было и быстрей и проще. Пришлось останавливаться, доставать карту, уточнять у прохожих. Более-менее сориентировался, но крюк в итоге получился изрядный.
На территорию больницы машину не пустили – нужен пропуск. Пришлось отъезжать, парковаться далеко от входа – ближе мест не было. Занес в палату одежду – мама ждала, сидела на кровати – и, по всему, сидела так давно, – пошел к лечащему врачу. Поблагодарил, неловко положил перед ней конверт. Та ловко, отработанным движением фокусника смахнула его в ящик стола, достала пропуск, стала давать последние рекомендации.
Машину подогнал к торцу здания, к служебному входу. Вновь поднялся в отделение, помог маме одеться, усадил в коляску, покатил. У двери на улицу их остановил охранник – откуда только взялся, когда заходил – вроде не было. Сказал, что здесь можно только персоналу, все остальные должны пользоваться главным входом. Главный вход находился в соседнем корпусе, со второго этажа этого к нему вела длинная галерея, потом ступеньки – коляске там не проехать. Оба это знали, однако охранник продолжал бубнить: есть распоряжение, не положено… Какое-то время они препирались, он никак не мог взять в толк, что надо просто дать денег, что-то доказывал, горячился, напирал коляской – мама сжалась и лишь беспомощно крутила головой, – неподалеку уже останавливались, наблюдали – охранник это заметил и наконец посторонился – пропустил. Затем вышел следом – не то еще на мзду надеялся, не то хотел проследить за казенным имуществом, чтобы не увезли…
Добирались долго – разгар рабочего дня, пробки. Ее и так в машине всегда укачивало, а тут особенно – слабость. Все время сглатывала, закрывала глаза, отпивала из бутылочки воду, не замечая, как та большей частью стекает по подбородку и льется на пальто, комкала в руке пустой пластиковый пакет, который попросила сразу, едва села. Но держалась, только иногда спрашивала: долго еще?.. долго?.. Когда доехали – еле смогла вылезти. Привалилась к нему, тяжело дыша, пошарила рядом дрожащей палкой, оперлась, дала захлопнуть дверцу. Медленно, с остановками, добрались до квартиры. Встреченные соседи здоровались – не слышала – вся была сосредоточена на том, чтобы дойти. В коридоре сразу обмякла на стуле, выдохнула: «Подожди, посижу…» Он сбегал на улицу, отогнал от подъезда машину, принес ее вещи. Помог раздеться, уложил. Стал рассказывать, что есть в холодильнике, хотел покормить – отказалась: «Потом, потом, не хочу… – И, уже проваливаясь в дрему, добавила: – Езжай, я тут сама…»