Вдаваться в подробности не пришлось. Когда вошел – мама уже возилась потихоньку на кухне – то ли действительно отошла от дороги и полегчало, то ли демонстрировала ему, что с ней все в порядке, одна справится.
– Отдал? – спросила.
– Да, отдал.
– И что?
– Да там… В общем, там надо по записи…
По его виду она что-то поняла и, успокаивая, сказала:
– Ну ничего. Пока таблетки есть, а потом я схожу запишусь.
Хотя обоим было понятно, что дойти до поликлиники в обозримом будущем она не сможет – все же далеко. А диабетона было ровно на десять дней.
Именно тогда, возвращаясь домой и вдруг застряв в какой-то совершенно невероятной для такого позднего времени пробке, которую тщетно пытались объехать сразу две «скорые», он впервые подумал о том, что вся эта нынешняя система специально нацелена на умерщвление стариков – как никому ненужного хлама, на который приходится тратить деньги. Что «эффективные менеджеры» давно все посчитали, решили – нерационально, и стали все выстраивать так, чтобы стариков становилось как можно меньше. Иногда, наткнувшись на деньги, дружеские связи или просто чью-то еще неотмершую совесть, система давала сбой, но потом все равно наверстывала упущенное. Как сейчас…
На следующий день он все же отыскал в интернете телефон какой-то окружной медицинской начальницы, и позвонил. Описал ситуацию и уже без особого удивления услышал, что больничный врач был неправ, никакой срочности с показом выписки нет, все это ерунда, надо спокойно записаться самому на прием, прийти и обо всем проконсультироваться. И лишь упоминание о мамином ветеранстве ее чуть напрягло – пообещала разобраться. Хотя по тону было ясно – выбросит из головы тут же. Как было ясно и другое: не упомянул бы – не пообещала б и этого…
Спустя несколько месяцев мама сама наберет номер «скорой» – сильно подскочит давление. Бригада приедет, будет колдовать над ней минут сорок, наконец, давление снизится до приемлемого. Уходя, скажут, чтобы завтра ждала участкового терапевта – они вызовут. С утра будет ждать – участковая не придет. Ближе к вечеру позвонит, спросит о самочувствии, скажет, что прийти не сможет, да и не имеет смысла, раз ей уже лучше и жалоб сегодня никаких нет, а рецепты ей выпишет – пусть к ней кто-нибудь из близких завтра утром заглянет: «Вы же не одинокая?.. Вот сына и попросите, не зря же растили, правильно?..»
В регистратуре ее карту вновь не найдут – ни постоянную, ни временную. Он направится к участковой – может, карта у нее? Посидит в очереди, зайдет, представится. Дама за столом разведет руками: нет, у меня ее точно нет, сама искала. Станет расспрашивать: к кому в последнее время обращалась? Когда узнает про эндокринолога, обрадуется: «Она наверняка там! Идите и заберите – кабинет помните?»
Его аж передернет – опять идти туда, к этим?! Но пойдет – а куда деваться?
Откроет дверь, не переходя через порог скажет, что терапевту нужна карта такой-то. Возникнет небольшая заминка – потом его узнают. Врачиха достанет из стола книжицу – постоянная все же нашлась, – пригласит войти. Тоном доброй тетушки начнет расспрашивать: как часто меряют сахар, какие показатели? Стараясь не смотреть на сестру, которая сразу отвернется к полкам и примется там что-то переставлять-перекладывать, он сухо расскажет. «Ну вот видите, – с ласковым укором произнесет врачиха, – я же сразу поняла, что никакой диабетон вашей маме уже не нужен, достаточно одной диеты. А вы тут нервничали, возмущались…»
Взяв у участковой рецепты, карту он в регистратуру не отдаст, заберет с собой. И, прежде чем оставить маме – пусть лучше у нее хранится, а то опять потеряют – посмотрит. Обнаружит там выписку, следом за ней, датированный тем же числом, – текст, написанный врачихой. С пересказом всего, что написали в больнице, и куцыми рекомендациями: диета, осмотр, контроль, анализы, прием диабетона…
Первое время заезжал к ней часто – все же очень слаба. Даже передвижения по квартире быстро утомляли, какая уж там улица. Привозил продукты, помогал. Ее это и радовало – сын заботится, и тяготило – не хотела быть обузой. И иждивенкой быть не хотела – заставляла подсчитывать, сколько потратил. Первым делом доставала деньги – продукты укладывала после. Иногда с подозрением спрашивала: «Чего так дешево, не обманываешь?»
Когда потеплело, стала потихоньку выходить, покупать сама. Пару раз, подъезжая, видел, как она возвращается – еле ковыляя, тяжело наваливаясь на палку. И соседи делились: стояла у магазина, прислонившись к стене – не могла идти дальше, сидела на ограде неподалеку от сбербанка – набиралась сил…