Фридрих ГОРЕНШТЕЙН
Фотография
Шоу должно идти
Интервью Ирины Щербаковой с Фридрихом Горенштейном
Из авторского предисловия к французскому изданию романа «Место»:
«Роман имеет автобиографическую форму и написан от первого лица... Отдельные детали моей биографии и биографии Гоши Цвибышева, от имени которого ведется рассказ в романе «Место», совпадают. Но в том-то и дело, что в одних и тех же обстоятельствах, под воздействием одних и тех же мыслей и чувств люди могут действовать совершенно по-разному. Если бы автор позволил себе действовать так, как действует его персонаж Гоша Цвибышев, то он никогда не мог бы написать эту книгу, ибо он был бы не ее автором, а ее действующим лицом».
С анкетными данными писателя Фридриха Горенштейна, чьи книги, опубликованные буквально одна за другой в нашей стране в течение минувшего года, стали «гвоздем сезона», я познакомилась, теперь уже кажется, очень давно, заполняя по-немецки его выездные документы на жительство в ФРГ.
Мать умерла по дороге в эвакуацию. Отец погиб в лагере — его арестовали в 1935-м...
— Причем не просто в 1935-м, а в самом его начале, сразу же после убийства Кирова. Мне было три года, я его не запомнил, фотокарточек его, естественно, в доме не осталось. И впервые я увидел отца, когда мне отдали его дело в КГБ, — тюремный снимок...
— Он был, кажется, родом из Австрии?
— Австрийский еврей из Галиции. Еще мальчиком он воевал на стороне красных, и, когда Красная армия уходила в Россию, ушел вместе с ней…
Он был профессор экономики. Взялся с еще несколькими профессорами доказать нерентабельность колхозов. Глупее придумать нельзя! Как будто колхозы были созданы ради рентабельности!.. Вот их всех и арестовали — за «саботаж в области сельского хозяйства». Особенно активно участвовала в их разоблачении одна дама, кажется, кандидат наук, но при этом еще и сестра Постышева...
— Вы знали в детстве, что случилось с вашим отцом?
— Да, от матери. Хотя вообще она старалась о нем не говорить. Говорила коротко: это — обман. Мне, ребенку, — потому что больше некому было сказать...
Мать была мужественный и умный человек. Она же им еще тогда, после ареста, бросила партийный билет. Сказала: хватит обманывать! Тогда сказала — не теперь!.. Меня следователь потом спросил: почему ее не арестовали? А она просто после ареста отца скрывалась. Иначе бы ни ее в живых не было, ни меня...
— Как вам жилось с мыслью об отце?
— Плохо. Приучился ко лжи, скрывая ото всех эту подробность моей биографии. Поэтому и вырос со лживым характером. И приятие режима было, конечно, полным. А что, думаете, я сегодня скажу, что был вундеркиндом? Человек должен быть в молодости глупым. Вундеркиндам я не верю. Только музыкальные вундеркинды бывают, а в молодости каждый человек должен пройти через глупости...
— Справку о реабилитации вы получили?
— Да, в конце 50-х. Но это смешно все. Хотя тогда — не смешно.
— Отец умер в лагере или был расстрелян?
— Да кто у них там в их делах может понять? Есть в «деле» отца и приговор, и медицинское свидетельство о смерти — «паралич сердца». Но мне сказали, что это распространенная формулировка расстрела... Теперь это все не имеет значения.
— Но для вашего героя Гоши Цвибышева это имело значение.
— И для меня имело значение когда-то. Но Гоша Цвибышев — это не я.
— Даже при том, что его судьба — очень типичная? Ведь дети «врагов народа» чаще вырастали нравственно увечными, искалеченными...
— Да, но дело в том, способен ли вообще человек на нравственное очищение и возрождение. Гоша Цвибышев смог пройти этот путь. Почему герой именно таков? Достоевский, описывая убийцу Раскольникова, испытывал к нему симпатию. Почему же мне не испытывать симпатию к человеку, который прошел через такие физические унижения и нравственные низы и все-таки, через все это пройдя, дойдя до какого-то паралича своей деятельности, возродился для ее осмысления — а значит, возродился к жизни. Так что в конце пути у него не тупик. Он — парализованный, которому бог дал речь и помог приподняться...
Из предисловия к роману «Место»:
«Роман четыре года хранился в ящике стола в Союзе и семь лет на свободном Западе, но теперь он может быть особенно актуален, ибо теперь многие его персонажи, смутно мелькавшие в хрущевском полусвете и брежневской полутьме, стали ясно различимы»...