Рушиньский не скрывал своего удовлетворения ответом свидетеля. Следующий вопрос задал Генрику Голдштайну прокурор.
— Приходилось ли вам как врачу встречать в своей практике двух людей с одинаковым строением черепа и одинаковыми родимыми пятнами на щеке? Или хотя бы слышать об этом от очевидцев?
— Считаю такое абсолютно невозможным. Я бы ещё согласился с тем, что можно встретить у разных людей одинаковые или почти одинаковые родимые пятна, но два одинаковых черепа… Это абсурд. В жизни я ни о чём подобном не слышал, не говоря уж о том, что даже в медицинской литературе не описаны такие случаи. Если бы кому-то посчастливилось доказать обратное, это было бы событием мирового значения. Но подчёркиваю, — врач проявил и здесь осторожность, — что я не специалист-анатом, а обыкновенный хирург-ортопед.
— В мире живёт около четырёх с половиной миллиардов человек, — попытался спасти ситуацию адвокат. — Неужели и вправду нельзя найти двойников?
— Так называемые двойники, — пояснил врач, — это люди, внешне сильно похожие друг на друга, особенно чертами лица, но при тщательном анатомическом обследовании любой врач без особого труда найдёт у них существенные различия. Даже однояйцевые близнецы отличаются строением черепа, имеют разные отпечатки пальцев, разные размеры конечностей, особенности скелета и много других разных индивидуальных характеристик.
Адвокат снова взял лежащую перед ним фотографию.
— Вы знаете этого человека?
— Конечно.
— Чем объясняется такая уверенность?
— Мне уже на первом допросе милиция показала снимок и сообщила, где он был найден.
— Очень мило, — буркнул адвокат. — Сначала показывают фотографию, а затем организуют очную ставку.
— Прошу не искажать факты, — предупредил председатель судейской коллегии. — Свидетель только что, заявил, что у него не было очной ставки с обвиняемым.
— Взгляните, пожалуйста, на фотографию. Знаком ли вам этот кабинет?
— Впервые его. вижу. Мне не приходилось бывать в брадомском гестапо и, к счастью, ни в каком, другом отделении этой гитлеровской организации. Только поэтому я и нахожусь сегодня здесь.
— А может быть, это одна из комнат вашей виллы?
— Нет, за это я ручаюсь.
— А мебель?… Письменный стол и это кресло?
Свидетель взял фотографию в руки и долго её рассматривал.
— Нет, всё-таки это не наши вещи. Вообще говоря, в кабинете отца стоял прекрасный письменный стол, который, как я уже сказал, был реквизирован вскоре после первого посещения гитлеровцами нашего дома, но он, насколько я помню, совершенно не похож на этот стол. Что касается кресла, то мне трудно что-либо сказать, поскольку видна только его часть, но я склонен считать, что оно тоже не с нашей виллы.
— Может быть, вы вспомните хрустальную вазу с ландышами. Она имеет очень оригинальную форму.
— У нас не было такой вазы, — сказал Генрик Голдштайн.
— Кто ещё уцелел после той бойни в 1942 году?
— По моим сведениям, никому, кроме меня, фортуна не улыбнулась. Гестапо осуществило свой налёт так внезапно и так продуманно, что ни у кого, пожалуй, не оставалось ни времени, ни возможностей, чтобы скрыться. Я спасся только благодаря неведению гестапо относительно того, что в котельной, стоящей несколько особняком от остальных фабричных зданий, могут работать лица еврейской национальности. Немцы нагрянули в котельную лишь в самом конце операции, когда я уже сидел ни жив ни мёртв в топке недействующей печи. Человек, предоставивший мне это необычное убежище, рисковал собственной жизнью и жизнью своих близких. До сегодняшнего дня меня гнетёт мысль, что я так и не отблагодарил его за этот благородный поступок. Когда я приехал в Брадомск, чтобы разыскать своего спасителя, его уже не было в живых.
— Это тоже дело рук фашистов? — спросил председатель,