Когда Мария проявила, а потом отпечатала пленку в своей темной комнате, отец тут же порвал все снимки, потому что ящичек — отец рассказал об этом матери — превратил нас обоих в юных солдат в непомерно больших касках, с сумками противогазов через плечо.
На разорванных снимках было видно, как мы оба — сначала ты, Старшой, потом я, но почти одновременно — изо всех сил выпрыгиваем над дзотом, чтобы приземлиться как можно дальше, потому что по всему берегу высаживается десант противника, о чем свидетельствуют свежие воронки от снарядов на заднем плане, а поскольку дзоту грозит прямое попадание или же мы просто наложили от страха в штаны, то мы решили сбежать, исчезнуть, поскорее спрыгнуть с крыши дзота и пробраться через дюны назад, туда, где…
Понятно, что нашему папе не понравилась подобная картина: ведь ему самому, семнадцатилетнему солдату в непомерно большой каске и с автоматом, пришлось точно так же драпать на войне. Его еще долго мучили кошмары, он стонал во сне.
«Это уж чересчур, Мария!» — заорал он, серьезно разозлившись, после чего порвал все фотографии.
Но у Марии был свой ответ: «Как знать, что будет с мальчиками. Такие времена могут нагрянуть совершенно неожиданно».
Б остальном каникулы на побережье, где когда-то стоял Атлантический вал, проходили весело; мы купались, ныряли. Отец часто варил рыбу, живых крабов и гулял с тобой, Лара, по берегу во время отлива.
Помнишь?
Искали ракушки…
А мать репетировала балетные па. Без музыки. Просто так, для себя.
За тобой, Таддель, присматривала Маргарита, ты ведь был совсем еще крошечным. Помню только, что ты уже тогда тянулся к мячу…
Абсолютный бред. Про дзоты и разорванные снимки. Выдумки, вроде писаний нашего папы. Хотя похоже на правду, что я помешался на футболе, еще толком не научившись играть.
Позже ты начал собирать открытки с портретами футбольных звезд, Беккенбауэра, Нетцера и других.
Это да! Но моим кумиром был не маленький кривоногий Мюллер, хотя он и забивал больше всех, а Вольфганг Оверат. А вот насчет ангела-хранителя ты, Лара, выдумала. Старая Мария наверняка показала бы мне тот снимок, когда я уехал отсюда, играл сначала за деревенскую команду, позднее даже уговорил папу выступить в нашем клубе за ветеранов — тогда намечалась товарищеская встреча с командой верфи, а у наших не хватало нападающего. Достал ему форму, бутсы. Он классно выглядел в этом прикиде, когда команда выбежала на поле. Сначала у него не ладился прием, но потом он выдал с левого фланга несколько удачных навесов на ворота. Продержался до второго тайма, даже заслужил аплодисменты. И все-таки его пришлось заменить. На следующий день в вильстерской газете появился жирный заголовок: «Новый левый крайний!» Намекали, конечно, на политику, потому что наш папа считался красным. И в деревне несколько идиотов вели против него пропаганду. Гол он не забил, хотя у Старой Марии был такой снимок. Наши ветераны проигрывали команде верфи со счетом четыре — ноль, однако Старая Мария встала за воротами противника, и, судя по снимку, можно было подумать, что папа спас репутацию наших, забив единственный ответный гол, причем головой, в левую девятку; тут Старая Мария явно как-то схимичила в своей темной комнате. Во всяком случае, перед заменой счет стал четыре — один. Потом он захромал, играть больше не смог. Но спустя три дня после матча с гордостью продемонстрировал мне фотографию, где он головой забивает гол. Колено у него на ту пору распухло, ведь он к игре не готовился, играл без тренировок. Он лежал на софе с пакетом льда и ныл: «Зачем я только?..» Я даже немного пожалел, что уговорил его на игру. «Зато, — сказал я, — гол был классный! Да еще забит головой!» Впрочем, судья из Байденфлета и все деревенские были уверены, что гол забил толстяк Реймерс, который работал в сберкассе. Хотел бы я знать, как Старая Мария ухитрилась сделать своей бокс-камерой тот снимок. Я не только про гол, но и про ангела-хранителя. Хорошо бы и впрямь иметь такой фотоаппарат… Мне бы он точно пригодился… Снимок с отцовским голом остается для меня загадкой, ведь вся деревня знает…
Но отец до сих пор верит, что сам забил…
Да и вы тоже! Стоит вас только послушать: чудо-ящичек, волшебный! Еще чего? А я вот сомневаюсь. И всегда сомневался. Каждый раз думал: опять обманка. Хотя Старой Марии не говорил ни слова, поскольку не был твердо уверен. Однажды она снимала меня в моей комнате: я нарочно стал перед большим плакатом с Овератом, а на шею нацепил фанатский шарф клуба «ФК Кёльн»; позже, когда она принесла снимки из темной комнаты, дело выглядело так, будто Вольфганг Оверат сошел с плаката, стал вживую рядом и лично повязал мне шарф, да еще руку пожал. Жалко, снимки не сохранились. Классно они получились. Видно, затерялись, когда — сами знаете почему — я переехал из Берлина в деревню, к папе с его новой женой. Тут я стал старшим из ребят и, наверное, сильно действовал на нервы моим сводным братьям Ясперу и Паульхену.