Удивительно, но на эту наживку народу повелось немало. Оперативники потратили уйму времени и сил, наконец удалось выявить всех членов группы, локализовать их местонахождение. Сначала установили двух студентов пищевого института, которые непосредственно изымали деньги. Их приняли первыми. Потом в Подольске на квартире задержали организатора, имевшего уже две судимости за мошенничество, и доставили на Петровку.
Студенты поплыли сразу, стали искренне каяться и вымаливать прощение. Организатор ушёл в глухой отказ.
— Признаваться не в чем. — Мошенник, худосочный, с наглой мордой и татуированными перстнями на пальцах, сидел вальяжно, нога на ногу. — Можете — докажите. Я денег не брал. Никого не кидал.
— Да ладно стесняться-то, — улыбнулся Платов. — Молодец, хорошую разводку изобрёл. Можешь преподавателем работать. В институте Воровского местечко есть, факультет карманной тяги.
— Не, по карманам не наше.
— Ну, тогда кафедра театральных постановок. Как понты держать. Тут ты мастер.
— Я не волшебник, а только учусь, — хмыкнул мошенник.
— Ты скажи без протокола — не совестно старых людей обувать? У тебя родители ведь есть.
— Да я бы и их обул. Такие твари, я тебе скажу. Будь их воля, они б меня на внутренние органы продали.
— О муках совести тебе неизвестно.
— Какая совесть? Почему я кого-то жалеть должен? Меня кто жалел когда?
— Старики твою разводку как смертный приговор принимали. В таком возрасте такие стрессы можно и не пережить.
— Значит, судьба у них такая. — Мошенник заулыбался, настроение у него было далеко не удручённое. — Пожили — пускай другим дадут пожить. А мне деньги нужны.
— Молодец.
— Человек человеку лох… Ну чего ты меня так глазками буравишь? Мол, насквозь видишь, да?.. Ха, а встреться мы на воле — так ты тоже бы лохом для меня стал. И гулял бы я на твои деньги, опер. Прикинь, на ментовские деньги в «Метелице» заклубился бы с травкой и коксом!
— Вряд ли. Лекарства дорого стоят, а тебе бы на них всю оставшуюся жизнь пришлось работать.
— Ну а хамить не надо, — нахмурился мошенник. — Я этого не люблю.
От такой наглости Платов на миг оторопел, а потом залепил ему ладонью в лоб. Основательно так, но без телесных повреждений — как учили. И с удовлетворением услышал от распростёршегося на полу мерзавца жалобный скулёж типа «дяденька, не бейте».
— Пустить бы тебя в расход, падлу. — Платов вздёрнул за шиворот тщедушного мошенника и кинул на стул. — Рука бы не дрогнула.
На работу по этой группе убили пару дней. С утра, вместо того чтобы воспользоваться законным «отсыпным днём», положенным по всем правилам после такой работы, Платов отправился на Житную.
Там Шведов сообщил ему новости:
— По Левицким. Машину их система «Поток» зафиксировала на Рублёвке пару раз. Мы посмотрели по детализации мобилы за последние месяцы — получается, у них там притяжение, к этой Рублёвке.
— И сколько мы ещё ждать можем? — спросил Платов. — День-два, неделю?
— Труба дело, — вздохнул Шведов. — Потерпевший в подмосковных лесах прячется, уже нервничать начинает. Руководство тоже нервничает — вроде уже всё спланировано, а реализация оттягивается. Чего предлагаешь?
— Пока мы только до Носорога дотянуться можем. На него доказухи выше крыши. Он возил. Перелицовывал. И под рукой.
— Кстати, он уже отлично знает, что под них копают. — Шведов открыл сейф и протянул сводку своему напарнику: — Глянь, до чего он договорился.
Платов наспех просмотрел отмеченные маркером абзацы. Похоже, Носорог беседовал с кем-то ушлым в юридических вопросах, возможно, с адвокатом.
«— Ну и пускай хоть Интерпол, хоть ФБР привлекают, — говорил Носорог.
— Картины-то правда фуфельные, — в ответ резонно замечал собеседник.
— Да ладно тебе. Какие фуфельные!
— Ой, ну со мной вот не надо этого… Я же знаю, что ты мазню эту покупал. И переделывал.
— Слушай моё веское слово. Купил я пейзажи этого Де ла Кура. Показал знающим людям. Они сказали, что это Киселёв. Неизвестный. Открытие, можно сказать. Знаешь, при советской власти западные художники стоили дороже, чем русские. Дипломаты тогда скупали русские картины, вывозили на Запад, там замазывали русские подписи и делали подписи своих художников. Мне оставалось только отмыть картины.
— И засияли подписи русских классиков! Уверен, что тебе поверят?
— А как же. Я прав. И ничего не боюсь».
Платов отодвинул сводки.
— Что значит — отмыл картины? — возмутился Шведов. — В ванной, шампунем и мочалкой?