От меня ждут свершений – а от тебя беды,Мои руки мощны – твои худы,Я полна грозового воздуха – ты воды,Пусть прозрачной, медленной и красивой.Тот, кто шел со мной рядом, гладил по волосам,Был причастен к тайнам и чудесам,А потом отпустил рукав и сказал «я сам», —Тот отбрасывается прочь центробежной силойПрямо под ногибеспокойнымбродячимпсам.
9 июля 2008 года
Рассчитай меня, Миша
Рассчитай меня, Миша. Ночь, как чулок с бедра,Оседает с высоток, чтобы свернуться гущейВ чашке кофе у девушки, раз в три минуты лгущейБармену за стойкой, что ей пора,И, как правило, остающейся до утра.
Её еле хватило на всю чудовищную длинуЭтой четверти; жаль, уже не исправить троек.Каждый день кто-то прилепляет к ее окнуМир, похожий на старый выцветший полароидС места взрыва – и тот, кто клялся ей, что прикроет,Оставляет и оставляет ее одну.
Миша, рассчитай ее. Иногда она столько пьёт,Что перестает ощущать отчаянье или голод,Слышит скрежет, с которым ты измельчаешь лёд,Звук, с которым срывается в небо голубь,Гул, с которым садится во Внукове самолёт.Вещи, для которых все еще нет глаголов.
Мама просит меня возвращаться домой до двух.Я возвращаюсь после седьмого виски.В моем внутреннем поезде воздух горяч и сух,Если есть пункт прибытия – путь до него неблизкий,И Иосиф Бродский сидит у меня в купе, переводит духС яростного русского на английский.
Там, за баром, укрывшись, спрятав в ладони нос,Мальчик спит, в драных джинсах, худ, как военнопленный.В этом городе устаешь и от летних гроз, —Был бы Бог милосерд – заливал бы монтажной пеной.Рассчитай меня, Миша. Меня и мой постепенный,Обстоятельный,предрассветныйхмельнойневроз.
5 июля 2008 года.
«Полбутылки рома, два пистолета…»
Полбутылки рома, два пистолета,Сумка сменной одежды – и всё готово!Вот оно какое наше лето…Вообще ничего святого!
Нет! Я против вооружённого хулиганства,Просто с пушкой слова доходчивее и весче!Мне 25. Меня зовут Фокс – я гангстер,Я объясняю людям простые вещи —
Мол, вот это мое. И это мое. И это.Голос делается уверенный, возмужалый.И такое оно прекрасное, наше лето.Мы когда умрем, поселимся в нем, пожалуй.
28 июня 2008 года.
«Вот когда мы бухали, плакали или грызлись…»
Яше
Вот когда мы бухали, плакали или грызлись —Выделялось какое-то жизненно важное вещество.Нам казалось, что это кризис.На деле, кризис —Это ни страдать, ни ссориться, ничего.
Раньше было мало ответов; теперь не стало самих вопросов.Мониторы, турбины, кнопочки вправо-влево, вперед-назад.Как все это заставить летать, отбросивСмысл жизни, которому – здравствуйте, друг Иосиф, —Ни прислать ребяток,ни сунуть денег,ни приказать?
23 июня 2008 года
Грейс
Когда Стивен уходит, Грейс хватает инерциипродержаться двенадцать дней.Она даже смеется – мол, Стиви,это идиотизм, но тебе видней.А потом небеса начинают гнитьи скукоживаться над ней.И становится все темней.
Это больше не жизнь, констатирует Грейс, поскольку товаровед:Безнадежно утрачивается форма, фактура, цвет;Ни досады от поражений, ни удовольствия от побед.Ты куда ушел-то, кретин, у тебя же сахарный диабет.Кто готовит тебе обед?
Грейси продает его синтезатор —навряд ли этим его задев или отомстив.Начинает помногу пить,совершенно себя забросив и распустив.Все сидит на крыльце у двери,как бессловесный большой мастиф,Ждет, когда возвратится Стив.
Он и вправду приходит как-то —приносит выпечки и вина.Смотрит ласково, шутит, мол, ну, кого это ты тутпрячешь в шкафу, жена?Грейс кидается прибираться и мыть бокалы,вся напряжённая, как струна.А потом начинает плакать – скажи,она у тебя красива? Она стройна?Почему вы вместе, а я одна?..
Через год Стивен умирает, в одну минуту,«увы, мы сделали, что смогли».Грейси приезжает его погладить по волосам,уронить на него случайную горсть земли.И тогда вообще прекращаются буквы, цифры,и наступают одни нули.
И однажды вся боль укладывается в Грейс,так, как спать укладывается кот.У большой, настоящей жизни, наверно,новый производитель, другой штрих-код.А её состоит из тех, кто не возвращаетсяни назавтра, ни через год.И небес, работающихНа вход.