— Девчонки, айдате забухаем!
— Мы с незнакомыми мужчинами не пьем. — Она ведь не дура. Сама понимает, как нелеп ее ответ — ее, сидящей у стойки бара в прозрачном платье. Но это говорит не она. Это говорит та маленькая школьница, прочитавшая в упоении «Поднятую целину» и находящаяся под большим впечатлением. Но людям вокруг нее представляется самым простым развеять эти впечатления, а, оставшись без стереотипов, девушка машет рукой на все остальное: главная ценность утрачена, что может быть хуже? Теперь уж иди до конца.
— Потанцуем?
И она идет танцевать, и чувствует, как руки партнера предварительно ощупывают все ее тело, и она сама не знает, нравится ей это или нет. Ей нравится крах стереотипов, когда родители начинают выглядеть простаками со своими вечными нравоучениями, и это сладкое чувство связано с ладонями кавалера на ее бедрах, и потому она позволяет ему делать все, что пожелается.
— Поехали ко мне.
— Да ты что, я порядочная девушка. — А это уже просто игра. Флирт, обостряющий кайф от ломки ценностей. И очень скоро она дает согласие, и испытывает оргазм от прикосновения к запретному плоду в 16 лет, тогда как ее ханжи-родители до сих пор трахаются в миссионерской позе и неизменно при погашенном свете.
Если среди вас есть безгрешный человек, пусть бросит в нее камень.
Так сказал Иисус, и люди потупили взоры. Я не опускаю глаз; у меня нет никакого желания кого-то осуждать или оправдывать. Мне кажется, я все правильно оформил. Моя курсовая «Что нас всех толкает на это?» укомплектована, подшита, титулована и утверждена. Я могу представить, как старая мымра-преподаватель вызывает к доске симпатичную ученицу и начинает вымещать на ней всю свою неудовлетворенность.
— Пиши правильно. Здесь ошибка.
— Но как же, ведь…
— Не спорь с учителем. Ноги свои научилась оголять, а уважения не набралась.
— При чем здесь мои ноги?!
— Молчать! Отвечай на вопрос. Что делал слон, когда пришел на поле он?
— Трахался! — выкрикивает она и со слезами выбегает из класса.
А что ей остается делать? Она не может прямо заявить этой стерве, что не виновата в ее фригидности, поскольку прекрасно осознает последствия.
— Пару за четверть ты себе обеспечила. И без родителей на урок не приходи.
Впутывать родителей? Увольте. И она предпринимает единственное: укорачивает юбку до минимума. Молчаливый протест старой грымзе: теперь не нужно слов, ее красивые юные ноги говорят сами за себя. А потом в ход идет блузка с откровенным вырезом, ведь ее грудь нисколько не уступает ногам. И дело все-таки доходит до родителей, и те долго объясняют беспутной доченьке, как важно сохранять целомудрие, подкрепляя свои доводы пряжкой ремня или мокрым полотенцем.
— Я не хочу жить, как вы! — в отчаянии кричит она и бежит на улицу, где очень скоро оказывается в незнакомой машине, и та несет ее сквозь город, оставляя позади все тревожные мысли.
Не потому, что ее манит роскошь, что деньги для нее единственная ценность. Потому, что именно эти люди соотносятся ею с протестом всему, чем ее долгие годы пытались напичкать. Она хочет быть с ними. И на следующий день выходит на улицу целенаправленно.
А девочки, познавшие всю горечь предательства? Они, как любой нормальный человек, хотят верить в то, что любовь не подвержена никаким переменам. Скольких я пересмотрел на фотографиях: молоденькие девчушки в обнимку с парнями, беззаветное обожание на лицах. В стране развал, но рядом с сильным плечом она чувствует себя под защитой. Отец пьет каждый божий день, издерганная мать закатывает скандалы, маленькие братишка жмется к стенке — у него уже изломана вся психика; он умрет, если окажется в благоприятной среде, словно лягушка, из мутного болота перенесенная в горный ручей. На что она надеется, глядя на все это? На кого ей рассчитывать, если она не может выпросить у родителей лишней копейки на свежие трусики, если она понятия не имеет, как пользоваться противозачаточными средствами, а спросить у матери — все равно, что разбудить вулкан? Но появляется молодой человек, красивый и надежный, и ей не хочется больше возвращаться домой, потому что она живет рядом с ним, она ЖИВЕТ, а не существует, как ее родители. Она вспоминает своего испуганного братика и думает, что может обеспечить для своих детей горный ручеек жизни.
А потом ее парень оказывается в Чечне, и снайпер-наемник отстреливает ему голову с крыши дома; или же, находясь в постели рядом с ним, она замечает его исколотый шприцем локтевой сустав; или застает его со своей лучшей подругой где-нибудь в укромном уголке школы за занятием, для которого не нужно догадок. И родительские напутствия вспыхивают в голове, и их тут же затмевают почерневшие от страха глаза братишки. И снова правда на стороне взрослых. Но разве изменилось бы что-то, не переспи она с ним? Разве в этом ключ, замыкающий цепь на шее любимого? И все-таки родители оказались правы. Они всегда твердили ей, что ничего путного из нее не выйдет, что она слишком возомнила о себе, а сказки случаются только в душещипательных фильмах со Збруевым в главной роли.