Машина гудела ровно и монотонно. Никаких лязгов или громыханий, свидетельствующих об ее отвратном расположении духа, я не заметил.
— Кушай справно, — наставил я ее на путь истинный. — Не бузи.
Машина не думала бузить, и я вернулся за принтер.
Как-то раз у меня возникло желание завести личный альбом, куда я вносил бы наиболее приглянувшиеся мне фотографии, дублируя их за свой счет. Я колебался до сих пор. Не знаю, что меня сдерживает. Быть может, осознание того, что альбом не в силах отразить свежие впечатления, получаемые мною, когда агрегат начинает выстреливать кадры из резака. Но иногда снимки стоили того, чтобы быть увековеченными.
Вот, например, сейчас. Женский силуэт на негативном ярко-зеленом фоне, — после прохождения через проявитель он станет огненно-красным, как флаг СССР. Красный цвет всегда меня возбуждал, уж не знаю почему. Я отрубил петлю и закурил, ожидая, когда последние кадры покинут накопитель. Потом с зажженной сигаретой подошел к сортировщику.
Она была с обручальным кольцом, но из этого не следовало обязательно, что снимал ее муж. По крайней мере, очень редко я мог видеть подобную улыбку на женских губах в семейные фотомоменты. Хотя, кто знает. Она была в свободном, зауженном в талии, черном платье, ярко контрастирующем с красным фоном, сидела на высоком стуле, приняв домашне-обворожительную позу. Она была красива, как бывают красивы женщины, впервые изменившие мужьям и осознавшие, что не чувствуют по поводу этого никаких угрызений совести.
— Будь счастлива, киска, — нежно сказал я женщине на фотографии, не подозревающей сейчас, что кто-то посторонний оценивает ее прелесть. — Ты молода и прекрасна, что еще нужно, чтобы видеть себя счастливой.
Я отправил фотографии в конверт, разложил остальные заказы, вернулся за рабочее место.
Люди экономили на пленках. Это случалось и раньше. Теперь, когда самая распространенная стала стоить до 70 рублей, такие случаи участились. Я встречал заказы, начинающиеся новогодними поздравлениями с елкой, подвыпившим Дедом Морозом, конфетти и петардами, а заканчивающиеся утренником по случаю окончания детского сада. Летом много надежд возлагалось на «северян»: им было плевать на лавинообразно растущую инфляцию, они отдавали пленки не глядя — проявить и распечатать все кадры по одному экземпляру. Такие заказы мне нравились. Не было геморроя, как любил выражаться по такому случаю Сергей Арсланов.
Лица мелькали, заказы следовали один за другим, машина гудела ровно, давая понять, что намерена отработать всю смену до конца без каких-либо сюрпризов. Ночь медленно катилась по моему рабочему помещению, и люди-судьбы ненадолго задерживались у меня в гостях, чтобы подарить мне частичку себя.
Глава 4
Выходные я провел — ни то, ни се. Постоянно ловил себя на том, что душа моя тянется к коптерке в центре города. Я смотрел телевизор, иногда пил пиво, разговаривал сам с собой, гулял по улицам, написал письмо матери в другой город. Отсыпно-выходная программа меня изматывала. Дни тянулись, замедляемые моим желанием. Так всегда бывает, я заметил это еще в школе: стараешься максимально приблизить момент экзаменов, чтобы потом быстренько перепрыгнуть через них, а вместо этого видишь полную остановку времени.
Когда подошла моя смена, неделя Марины Кудриковой миновала, ее сменила Ирина Галичева. Симпатичная девушка изысканных нравов. Коновалов и тут проявил природную изобретательность: сексапильная Марина вдруг уступала место сдержанной Ире. У них были даже свои постоянные клиенты, выбирающие недели в соответствии со своим понятием прекрасного. Кому-то нравилась будоражащая воображение Марина, кто-то приходил в восторг от колоритно-строгой Иры. Она была похожа на студентку-выпускницу университета — собранную, красивую, знающую себе цену, при случае не гнушающуюся флирта, избавившись от дымки деловитости, войдя в образ женщины-змеи. Женщины-змеи тоже всегда были в моем вкусе. Если бы у меня был выбор, я бы предпочел неделю Ирины Галичевой.