…На заказе мужчины в рабочих спецовках сняты на фоне вздымающихся над горизонтом нефтяных установок и ректификационных колонн. Рабочий люд, наш незаменимый электорат. Обратите внимание, какая гордость сияет на их лицах. Он, электорат, сохранил в душе веру в ценности. Вряд ли их гордость вызвана замасленной одежонкой, — конечно, она проистекает из величественного вида за спиной, где сотни метров труб извиваются толстыми змеями, пропуская через себя конденсат; где доменные печи изрыгают сгустки огня, способного расплавить все в этом мире, кроме идеи; где огромный завод кажется городом — непонятным, инопланетным городом, возведенным обычными людьми. Они верят, что завод будет стоять и завтра. Конечно, они не настолько глупы, чтобы считать себя Постоянными Носителями Должностей, но даже если они попадут под сокращение, или их уволят за появление на участке в нетрезвом виде, или они умрут, — завод все также будет стоять на своем месте и завтра, и послезавтра, и всегда. И это ценность? В их глазах она нерушима…
…Дело в том, что ошибка всех раскольниковых всегда была одна: они мыслили рамками отдельного индивидуума и пытались подогнать под эти рамки весь мир. Мир, такой злой, жестокий, такой продажный, мелочный и дикий сосредоточился в тщедушном тельце несчастной старушенции. Она, несомненно, была ярким демонстрантом эры, и вот это навело Родиона на мысль, что, вычеркнув константу, он изменит итог всего уравнения. Каков же результат? А результат таков, что мир продолжал заходиться в припадке гомерического хохота, наблюдая за нелепыми попытками маленького червячка изменить поступь веков. Ведь сменой одной константы ничего не решить. Нужно менять переменную и по возможности не одну. Это происходит в обычный день и внезапно: вместо того, чтобы скушать булочку на военном посту, подкрепив ее чашкой кофе, ты вдруг в остервенении жмешь на кнопку пуска ядерных боеголовок. Или вдруг просыпаешься утром, но вместо того, чтобы пойти приготовить себе завтрак, ты садишься за печатную машинку и пишешь «Майн кампф». Или осознаешь, что миру так не хватает главенствующей террористической группировки, и ты берешь на себя роль в ее оформлении. Это то, что я называю «переменными»…
…А вот парень старших классов показывает мне и невидимому фотографу свои мышцы. Каждая жилка напряжена и выпирает с должной убедительностью; улыбка больше походит на гримасу, и ручейки пота стекают по накачанной груди. Парень слишком юн для такого объема мускул — что ж, тут двух мнений быть не может: «ретаболил», «нераболил», «сустанон» — производные от тестостерона. Снижение потенции, сворачивание мозгов, прекращение роста, — но в целом неплохо. Это хорошие пленки, шлепаешь их с одними поправками, тоже, по сути, безгеморройные заказы. Иногда все тридцать шесть кадров уходят на некую молодую особу, меняющую наряды и позы и не догадывающуюся разнообразить места съемок. Выглядит красиво, человек отражен в полной мере — фотографический формуляр…
…Может быть, мир на самом деле не так ужасен, каким я его себе представил? Сегодняшний день, к примеру, может считаться одним из лучших. Хотя уже почти восемь, но на улице еще светит солнце — не палящая гадость, навевающая мысли о самоубийстве, а обыкновенное теплое солнышко, греющее спины людей, идущих с работы, — и воробьи чирикают за окном — я слышу их радостный гвалт, они ведь тоже живые существа, хоть и безмозглые птицы. И заказов достаточно. Часто под вечер магазин впадает как бы в спячку: люди знают, что им нечего рассчитывать на быструю печать перед закрытием. Но сегодня они готовы ждать до завтра, лишь бы сдать пленку. Я даже не успеваю пропустить глубоко в мозг фамилии клиентов, лишь бегло смотрю на набор букв, занося их в специальный журнал. Время семь тридцать…
…Съемки на городской площади: сцена, заваленная музыкальной аппаратурой, человек пять подростков с гитарами в руках, микрофон, усиливающий вопли рока, восторженные поклонницы, оседлавшие своих кавалеров. В ходу, разумеется, «мыльница», и о качестве можно забыть. Но все это журнальная мишура — стенания о качестве и профессионализме. Главное, что через много-много лет человек, уже состригший былые патлы и отпустивший усы, будет показывать снимки детям, и говорить им: «Пусть я не совершил главного в этой жизни. Но я пытался, и этим я жил. Что толку от тех, кто подстраивается под стереотипы и хоронит свою жизнь под грудой социальных правил? Я занимался кое-чем своим, и я ни о чем не жалею». И его дети достают из старого шкафа запыленную, расстроенную гитару, и вот уже через несколько лет мир беснуется под ритмы «Билли Джин». Иногда нужно поступиться своим предначертанием. Оно никуда не исчезнет, и Бог не разгневается, — ваше предначертание непременно проявится в детях…