- Ешь немедленно, а то и до суда не доживешь.
Лара понемному стала откусывать хлеб с ветчиной. Лицо ее преобразилось, исчезла скованность и настороженность.
- Тебе с сыром или с колбасой? - спросил я, когда она закончила бутерброд с ветчиной.
- С сыром, - ответила она и улыбнулась.
- А за что ты здесь?
- За фальшивые санпаспорта.
- И что ж тебе грозит?
- Следак говорит, до трех лет.
- Ну, то, что он говорит, - это еще не самое главное.
- Он сделает, если говорит.
Она уже перестала есть, утолив первый голод, и теперь совсем другая женщина сидела передо мной.
- Сколько тебе лет?
- Тридцать два, я работала врачом в больнице. Мужа сократили, получает пособие, двое детей - две девочки. Света и Катя - восемь и двенадцать лет.
На ее глаза накатились слезы.
- Немедленно перестань плакать. Здесь нельзя плакать, если хочешь вернуться к детям.
- Сначала под подпиской была. Следователь - молодой мальчишка, только что из института. Все обхаживал, все уговаривал. Кто помогал, кто сбывал, а я-то всего и сделала два паспорта. Денег совсем не было, девчонки в школу голодные шли. Вот я и решилась. Моя медсестра Люба сама предложила мне сделать, ну, в смысле проставить некоторые подписи и печати, а теперь по делу свидетель. Можно я еще поем?
- Ешь, ешь - это все тебе.
- Ой, я столько не съем.
- В камеру возьмешь, ешь.
- А потом следователь приехал ко мне на работу и говорит: "Ложись на кушетку; если понравится - дело прикрою". Я плакала. Просила его, а он молодой, здоровый, смеялся, и только тогда я сообразила и говорю ему: "Нельзя мне сейчас,дни у меня такие". А он - Не беда, у тебя рот красивый". Со мной истерика. Я ведь только с мужем и была за всю жизнь. Прибежали больные, он же во время приема пришел, а на другой день меня прямо на работе арестовали...
- А ты мужу сказала?
- А что муж? Ответил: "Делай, как знаешь. Хочешь - ложись под него, хочешь - в лагерь иди".
- Лара, ты извини меня, но позволь я выпью, чуть-чуть.
- Да пейте, водка ж ваша.
Я налил себе полстакана водки и выпил, даже не почувствовав вкуса.
- Уже здесь мне следователь сказал: "Дура. Легла бы - на воле была, а теперь за волю платить надо. Нас теперь двое - я и прокурор". А чем же платить?
И она опять заплакала. Я обхватил ее лицо руками и поцеловал в красный нос, а потом в мокрые, соленые глаза.
- Девочка моя, не плачь. Не надо плакать. Этот подонок не стоит твоих слез, поверь мне.
И вдруг, совершенно не подумав, как не думает ныряющий в реку за утопающим, я сказал:
- Лара, ты завтра будешь дома.
Она смолкла, глаза ее, чудные, небесной синевы глаза, расширились.
- Что вы сказали?
- Лара, ты завтра будешь дома.
- Это правда? Ты мне не лжешь?
- Я никогда не лгу, успокойся. Ты красивая и добрая женщина. Жаль, что я тебя не встретил лет пятнадцать назад, но тперь мне станет легче жить, зная что есть такие женщины на земле русской.
Я обнял ее и нежно поцеловал в висок, а потом прошептал на ухо:
- Ты завтра будешь дома, так я хочу.
- Но как? Кто вы? Как это возможно? Вы позвали меня сюда, чтобы...
Я продолжил ее фразу, прикрыв ей рот рукой:
- ... чтобы обрести веру в женщину. Я тебе благодарен, Лариса. Ты очень мне помогла.
Она обняла меня, прижала к груди, и я почувствовал их, два бугорка, познавшие счастье материнства, что так и не испытавшие прелесть мужской любви.
- Я буду молиться за вас.
"Милая девочка, ты забудешь меня, как только увидишь своих детей. Может, и вспомнишь, когда будешь под мужем..." - подумал я.
- А почему Клавдия тебя привела?
- Я лечила ее мужа, он инвалид. Клавдия сама крутится и на огороде, и здесь вот работает, им уголь выписывают бесплатно, трое детей.
"Не скажешь по ней, что она уже троих родила", - подумал я, но промолчал.
Лара продолжала рассказывать:
- Здесь она меня узнала. То пирожков принесет, то колбасы, сырков сладких. Возвращаюсь с прогулки, а пакет лежит под подушкой. А сегодня идем с прогулки, она меня остановила у дверей камеры и сует кусок мыла: "Помойся, Ларка, тебя хочет один крутой. Большой авторитет. Поешь, выпьешь, мужика попробуешь". Девчонкам сказала в камере, а они: "Иди, иди, дура. Это не каждой выпадает. Обычно блатные берут одгу-две на всю хату и насилуют куда попало. Сама поешь и нам принесешь. Он, этот Фраер, всю тюрьму кормит".
- Это правда? - опять она подняла на меня синь своих глаз.
- Лгут люди, Ларочка, лгут.
- Я тоже не поверила, а теперь верю. Вы добрый и совсем не фраер.
Договорить не дала Клавдия. Щелкнул замок, и в открытую дверь вошла надзирательница, но сначала появилась ее огромная грудь, а потом она сама.