- С тобой может жить только дура, - сказала она и отошла вглубь беседки.
- Поэтому я не делаю тебе предложение и не сообщаю о своих планах. Ты же умница.
- Я? Да я дурнее той, что живет с тобой. Ненавижу! Ненавижу!
- Ненависть и любовь живут рядом, - сказал я и обнял ее. - Пошли в дом. Нас уже ждут. Если желаешь, останемся на ночь, а завтра посмотрим завод, а нет - так поезжай.
Она не ответила. К нам уже спешили Геннадий Федорович и Нечаев - директор завода.
- Владимир Андреевич! - начал Нечаев, - а что будет с заводом? Что будет с людьми?
- И с вами? - спросил я.
- Ну да. И со мной.
- Через неделю, как только Ирина Алексеевна все оформит, мы приедем сюда вместе с ней. Соберите народ, и мы решим, что нам делать. Вас же никто не снимает с должности, работайте.
- Пока работайте,- вдруг добавила Ирина, и я понял, что она сдалась.
- Все, господа. Пора к столу. - Посредник взял меня за локоть и повел по дорожке к дому, чуть быстрее Нечаева и Ирины. - Владимир Андреевич! Я все уладил. Поверьте, было нелегко. Но теперь все в ажуре.
- Благодарю вас, Геннадий Федорович.
- И еще, - не унимался он, и голос его стал тише, - я ухожу со своего поста. Не найдется ли для меня местечко на заводе?
- Это к Ирине Алексеевне.
- Но вы-то скажите слово.
- Обещаю, что скажу два: "Не брать".
- Да вы что? Вы это верьезно?
- Дорогой Геннадий Федорович! Как легко вы продали завод, так же легко вы продадите и меня. Всему есть цена, и вы свою получили.
- Это вы зря, Владимир Андреевич! Я в городе человек не меленький. Не разбрасывайтесь.
- Милый друг, мне искренне жаль с вами расставаться. Все, что я могу для вас сделать, так это дать совет: не попадайтесь мне на пути. Мне будет вас жаль.
Геннадий Федорович отпустил мою руку и вприпрыжку побежал по дорожке мимо дачного домика к своей "Волге".
Часть 1.Продолжение.
За ужином, который превратился в откровенную пьянку, я выпил стакан сока и съел персик. Ирина же пила всякий тост, закусывала местными разносолами, вся раскраснелась и даже затянула песню с пьяными мужиками. Я увел ее на второй этаж в спальню, когда к дому подъехал автобус, и из него выпорхнула стайка девиц. Вероятно, местных путан.
Внизу надрывалась Пугачева, потом застонал Розенбаум. Визжали шлюхи и гоготали самцы. Я уложил Ирину в постель, и она тут же уснула. А мне не спалось. Я позвонил домой Лене. Но трубку не подняли. Набрал номер Паркета.
- Как дела, шеф?
- Как всегда, Паша.
- А почему такой грустный голос?
- Черт его знает, что со мной: море водки, да не пьется, рядом баба, а не... - я подумал и сказал: - не хочется.
Паша рассмеялся.
- Это, Вовик, старость.
- Паша, если не падлу - разыщи Елену. Пусть она мне позвонит.
- Шеф, она не позвонит. Днем приезжала в офис, посидела с часик в приемной и оставила тебе записку. Зачитать?
- Не стоит. Думаю, что я знаю текст. Хрен с ней!
А дождь пошел под утро. Хороший осенний дождь. Он весело тарабанил по подоконнику, стучался в оконное стекло. Ирина спала, я сидел в кресло и курил сигарету за сигаретой. Голоса в доме угомонились. Было тихо, и пошел дождь. Он не закончился и утром, лил до обеда и начал стихать к вечеру. Пьяная компания заходила ко мне опохмелиться, но я отказался. Как ни странно, пришел в обед Геннадий Федорович. Поставил на стол бутылку водки, бросил пачку сигарет.
- Мы взрослые люди и немало пожили на этом свете, Владимир Андреевич. Давайте поговорим по душам.
От дождя, от спящей Ирины и от бессонной ночи, от утренней пачки сигарет мне было грустно.
- Поговорим? О чем?
- О жизни, - сказал посредник.
- Давайте поговорим, - согласился я.
- В вашей жизни есть что-нибудь дороже денег? - спросил Геннадий Федорович.
- Есть! Много денег.
Он покачал головой и усмехнулся.
- А эту женщину вы любите?
- На такие вопросы я не отвечаю даже себе, - сказал я и потянулся за сигаретой.
- Ничего святого. Я так и знал. А ведь вы учились в советской школе, закончили советский вуз, а то и два. Что с вами сделала жизнь?
- Из советской школы я вынес "пифагоровы штаны" да стадность пионерских сборов, унижение комсомольских собраний, ложь о моем народе. А вызов я не кончал, у меня средне-специальное образование. Меня тошнит, Гена, от твоего кретинизма. Жалкуешь по советам? Не бреши, дорогой. Святое дело делаешь - водку пьешь, а брешешь мне, как лектор в санатории. Ты пришел за моей совестью? Так ее нет у меня. Я ее на Каспии оставил...
- Я хочу понять тебя, нового русского. Что ты за птица такая? Откуда прилетела?