Подошел Паркет.
- Я рад за тебя, Андреич. Пора забыть ту дуру...
- Это не твое дело, - оборвал я его, - что-нибудь случилось?
- Да нет. Все нормально. Ночью звонил Вадим и спрашивал, улетел ли ты в Ашхабад и что с вагонами?
- Что ты ответил?
- Я сказал, что ты еще не вернулся из Москвы.
- Окей.
- Я подумал...
- Очаровательное занятие, мой друг. Не гнушайся им и впредь, - перебил я его, - брехать тебя не учить, но помни, кому лжешь.
- Андреич. Возьми с собой ребят. Они здесь, в аэропорту. Я все организую моментально. Тебе нельзя одному лететь. Там нет концов, я чувствую.
- Чувствуешь или знаешь? - зло спросил я.
- Мы с тобой много лет вместе, и я тебя не подводил.
- Только крал понемногу на водку и баб.
- Что с тобой сегодня, Андреич? Ты плохо спал? Эта "телка" тебя измотала?
- Заткнись о "телках". Вообще заткнись! Подумай, что будет с тобой, если я не вернусь, и тем более, мой дорогой, если я вернусь.
Я не знаю, почему так ему сказал, но понял по его глазам, что попал в десятку.
В самолете, быстренько пристегнувшись, я откинул кресло, закрыл глаза и моментально "оказался" в Красноводске той далекой осенью, когда после иранского рейса меня наконец-то встретил Гур, у пакгауза.
- Здравствуй, Сержант.
- Здравствуй, Гур.
- Как прошел рейс?
- Обычно.
- Ты можешь остаться на пару дней? - спросил он и внимательно на меня посмотрел. Такого взгляда я не видел вообще в своей жизни. Казалось, его глаза проникли на дно моей души, пронизали все мое существо, и некуда было деться от этих глаз, черных, внимательных, красивых.
- Да, могу, - не своим голосом промямлил я, - на три дня. Я договорился, но потом надо лететь самолетом, чтобы успеть к приходу судна в порт день в день.
- Так и будет, Сержант.
Он что-то проговорил по-туркменски, и "вольво" тронулся. Ехали долго, за пеленой дождя я не видел дороги да и не старался ее замечать. Кроме меня и Гура в машине с водителем рядом сидел еще один чертила, внушительный, как шкаф моей бабушки. Но всякой дороге приходит конец, и эта закончилась. Во дворе двухэтажного дома под лай собак, выйдя из машины, Гур опять что-то рявкнул по-туркменски, и собаки, поджав хвосты, скрылись в своих конурах. "Хорошее начало", - подумал я, выходя из машины под проливным дождем.
- Сюда, - позвал меня Гур.
Мы оказались в большой комнате, устланной коврами с пола до потолка. Вдоль стен валялись разнокалиберные подушки, очень красиво расшитые и, как потом я убедился, очень мягкие.
- Ты здесь не гость, Сержант, а хозяин, - сказал Гур, и мы присели в центре напольного ковра, облокотившись на подушки. Через минуту появилась скатерть и многочисленные посуды с разной закуской.
- Что будешь пить?
- Да что нальешь, - ответил я. - У меня было сорок три дня воздержания, так что наливай хоть одеколон.
Он рассмеялся и сказал:
- Ну, одеколон пить мы не станем, а вот хорошей водочки выпьем. Так, Сержант?
- Гур. Перестань мне говорить - сержант. У меня есть имя...
Он не дал мне закончить.
- Тсс-тсс, тихо, - прошептал он. - Здесь ты только Сержант и никто больше. Это не звание, а твоя кличка.
- Что? - удивленно спросил я. - Что-что?
Он как будто не услышал моих слов и не увидел моего удивления.
- Выпьем, Сержант, за встречу. Хорошее было время. Была молодость, и вся жизнь была впереди, да. Куда уходит жизнь, которая проходит, Сержант?
- Гур, ты философ, как все в Азии. Я живу, делаю свое дело в море, а это моя мечта с детства, и я счастлив. И не думаю - куда уходит жизнь.
- Ты всегда мечтал гонть кильку по Каспию: прямо с пеленок или позже, с горшка? - Он рассмеялся. - Пей, Сержант, пей. Нам многое надо вспомнить и о многом поговорить.
Кроме нас в комнате никого не было, но мне все время казалось, что мы не одни...
- Давай, Сержант, помянем Петю Рыжего. Как у вас говорят, царство ему небесное, хотя он его и не заслужил.
У меня отвисла челюсть.
- Ты откуда знаешь о Рыжем? - спросил я и внимательно, в первый раз за вечер, посмотрел ему в глаза. - Он погиб совершенно случайно, много лет назад, ты еще служил.
- Я знаю, как его убили, и знаю кто. Эти шакалы опередили меня. Слишком долго я служил Родине. - Он опять как-то странно усмехнулся. Это был не тот Таймазов, которого я тащил за собой в командировку и за которого базарил в каптерке со "стариками". Передо мной сидел совершенно чужой человек, властный и твердо знающий, что прав только он. Лишь глаза иногда мне напоминали того рядового Таймазова. Мы снова выпили, и он, облокотившись на подушки, начал...