Официально станция подземки называлась «Тарео», последняя на этой ветке, но стоило бы проявить побольше честности и назвать ее «Дыра». Местные восстановили справедливость, называя ее только так и не иначе. Я спустился в «Дыру», погружаясь глубже и глубже в рекламный звук, в мелькание коллажей, предлагающих мне не одно, так другое, в голоса – звонкие, убедительные, увесистые, будто шлепки, и с каждой секундой у меня портилось настроение. Депрессия от эс-пи усугублялась мельканием картин с турнира, бородкой D-Jesus’а, которую мне хотелось выдернуть под корень, и неспешным движением эскалатора, превращающим поездку в туннеле, облицованном рекламными инфо-экранами, в пытку. У меня не было денег на фильтры, которые носили с собой преуспевающие шишки из центра, поэтому все это дерьмо заливали и заливали мне в уши.
Я опустился на сиденье, держа кейс поближе, и прикрыл веки, чтобы хотя бы не видеть мелькание. На стеклах танцевали гибкие девицы, зазывающие в заведение «Мягкий рот», эффектно улыбался Рейдер, предлагая сыграть за меня, если я сделаю на него хорошую ставку (игроки получали 10 % от общего выигрыша по ставке), размахивала руками счастливая семья, высаживающаяся на неведомой планете [ «Хочешь открытий? Хочешь настоящих путешествий и новых горизонтов?»], разваливалась на более мелкие баннеры бездарная рекламная масса.
«Лучше сдохну, чем буду крутым».
Я вытянул ноги, пытаясь влиться в мерное покачивание стремительно несущегося вагона. Поезд опускался все ниже и ниже, чтобы пробраться под уходящими в глубину этажами промышленных районов, а потом резко вынырнуть над рекой и промчаться по жесткой дуге железнодорожного моста. Вагон тряхнуло, я открыл глаза и увидел закат. Днем Тиа-Сити напоминал железный скелет, живущий однообразной механической жизнью, ночью – смертельную язву, но в такие часы, как сейчас, он мне нравился. Небо серое, словно поверхность жемчужины, будто отрихтованное умелым художником, который добавил серебра, убрал лишнее. Матовое, похожее на пепел или теплый асфальт. Провода сплетались в небе, порождая новый ярус. Кибернетическая мечта. Искусственный рай. Бесконечные возможности для экскапизма. Сюда съезжались отовсюду, чтобы погрузиться в мир технократов, выбравших жизнь в Сети.
Девчонка в углу вагона уже подключилась, натянув очки и улыбаясь чему-то. Стандартный комплект для наблюдения, ничего особенного. Ногти на ее пальцах выглядели нелепо – словно кто-то воткнул в резиновые муляжи по осколку ярко-фиолетового пластика. Я вышел сразу за мостом, преодолев очередной приступ депрессии, прошипел ругательство, увидев время, и побежал. Слабость после эс-пи двукратно увеличила вес кейса, так что это была не самая приятная пробежка.
– Где ты шлялся? – Мэй ткнула тонким пальцем в инфоэкран, в углу которого мерцали цифры, недвусмысленно показывающие, что я опоздал. – Если выступление задержится хотя бы на минуту, ты уволен.
Я промычал что-то, протиснулся в заднюю дверь клуба «Хайвэй», кинул куртку в подсобке и пошел к пульту. Бесконтрольный танцевальный бит с басами, от которых тряслись стены, уже нес публику на своих волнах. Всюду извивались тоненькие японки с футуристическими прическами, полуголые гомо, куча психованных фетишистов, другие поклонники синтетической музыки. Между ними сновали дилеры, предлагая «кислоту», ллир, возбуждающие порошки. «Хайвэй» был одним из самых модных заведений этого района, в котором крутились японцы, делавшие под прикрытием танцевального клуба множество других дел.
– Хочешь инъекцию в мозг?
– Пошел ты. – Я отпихнул узкоглазого, оставив отпечаток потной ладони на его виниловом костюме.
Все японцы – психопаты, у них что-то повернуто в мозгах. Они одержимы идеей создать бога из микросхем и сетевых соединений, усовершенствовать усовершенствованное, создать синтетические заменители для всего, что попадается им под руку, как будто само существование натурального – вызов для них. Именно японцы организовали Кибернетическое Единство: ты платил, садился в кресло, они вскрывали тебе череп, пихали туда сенсоры, передатчики, миниатюрные, едва ли с одну десятую зерна, антенны, что-то еще, а потом ты был подключен к Сети постоянно. Всегда. Картинка города проецировалась прямо на сетчатку, копия настоящей. Люди из Кибернетического Единства видели не тебя, а переданную через видеокамеры многократно обработанную копию. Они работали с потоками информации круглосуточно, жили в вирте, периодически делая питательные инъекции, чтобы не сдохнуть. Есть, как обычные люди, они считали недостойным существ, сливающихся с Сетью. Если у них был лицензионный ключ, они могли и в Среду выходить, блуждая в созданных тысячами программистов мирах. На этом члены Кибернетического Единства не останавливались – они жили с роботами, женились на виртуальных образах, раздражая центры удовольствий, заменяли органы на искусственные, ставили себе имплантанты, стремясь к механическому совершенству. Думаю, их идеалом была микросхема. Если бы они могли, они бы превратились в набор микросхем, пахнущих подгоревшей пылью.