- Ты еще не сказал, что любишь меня, - требует обычной в таких случаях дани Ксюха.
- Я люблю тебя так, как еще никого не любил, - говорю я банальность таким тоном, словно сообщаю великое откровение, и Ксюха, как ни странно, верит этому. Во всяком случае, бедра ее перестают неистово сжимать мои пальцы, и у меня появляется свобода для маневра.
Чем я и пользуюсь.
Но даже после того, как моя рука проникает под трусики, Ксюха не позволяет мне их стянуть. И сдаться, то есть поднять руки вверх, чтобы я смог снять с нее уже изрядно помятое платье, тоже отказывается.
Мое терпение велико, но не безгранично.
- Ты хочешь, чтобы я порвал трусики? - с угрозой говорю я.
- К сожалению... у тебя не хватит... для этого... сил, - отвечает Ксюха, задыхаясь от волнения и снова пытаясь сомкнуть бедра.
Это у меня-то?
Я рву кружевную материю одним коротким движением. Ксюха ойкает, пытается еще что-то сделать, но поздно: мои колени уже раздвигают ее бедра.
Платье снимать некогда. Тут бы побыстрее с собственной одеждой управиться. А вот теперь - не торопиться. Я должен сделать это решительно и безболезненно. Так, как вырывают больной зуб.
- Мне больно, - шепчет Ксюха, когда никаких преград между нами уже не остается.
- Потерпи чуть-чуть... Сейчас тебе будет хорошо...
И действительно, Ксюха все плотнее прижимается ко мне, потом начинает всхлипывать... И когда она наконец отталкивает меня, я понимаю: мне только что удалось выполнить данное обещание.
А еще я выиграл пари. Но это меня, как ни странно, радует меньше.
Несколько минут мы молча лежим рядом, отдыхая и слушая музыку.
Где-то неподалеку слышатся мужские голоса. Я поспешно натягиваю джинсы. Воспитанные люди не станут подходить близко к чужой машине. Но мы же не в Булонском лесу... Ксюха, привстав, лихорадочно пытается привести в порядок платье.
Грибники, что ли?
Но выяснить, кто появился в окрестностях, я не успеваю.
- Что ты наделал... - говорит Ксюха, выглядывая в окно.
- То, о чем мы оба мечтали, - отвечаю я вполне искренне.
- Нет! Ты изнасиловал меня! Я не хотела этого! - кричит вдруг она и впивается ногтями мне в грудь.
От неожиданной боли у меня темнеет в глазах.
Я хватаю Ксюху за руки, прижимаю их к ее груди.
У этой очень молодой женщины - явно психоз. Я читал, такое с ними иногда случается, от избытка эмоций. Мне даже с Ягуповой не было так хорошо, как с Ксюхой. А уж ей-то со мной... Тем более в первый раз...
- Ну что ты, перестань...
- На помощь! Милиция! - кричит Ксюха и вдруг, подняв защелку, открывает дверь и скатывается на траву.
Я пытаюсь выйти из машины вслед за нею, но сделать это самостоятельно мне не удается. Чьи-то сильные руки выхватывают меня из салона, и я едва успеваю пригнуть голову, чтобы не удариться.
- Мерзавец! Что ты сделал с моей дочерью! - кричит Супников, хватая меня за полы расстегнутой рубашки. На нем - сапоги и новенькая штормовка, рядом опрокинувшаяся корзина с грибами. За спиной его маячат еще двое "грибников".
- Он меня изнасиловал... - размазывает по щекам слезы Ксюха.
И все становится ясным, как божий день.
Мой отец - прокурор. Супников - директор самого крупного в городе завода. Отец меня в тонкости своей работы не посвящает, но из обрывков телефонных разговоров и фраз, случайно услышанных в его кабинете, я знаю: отец Ксюхи ворует, и по-крупному. Но отец тормозит открытие уголовного дела, ждет, пока доказательства станут неопровержимыми.
Вернее, ждал. Теперь Супников обменяет мою свободу на свою. Сроки нам грозят примерно одинаковые, и силы за спинами моего отца и отца Ксюхи тоже стоят примерно одинаковые. Потому отец и медлил с арестом. Знал: действовать надо наверняка, малейшая погрешность может стоить ему не только кресла, но и жизни.
А Супников - гад, его весь город боится и ненавидит. И единственный, кто его не боится, - мой отец.
Точнее, не боялся. Потому что я его крупно подставил. И что теперь будет...
Супиикова, видать, не захотела отцу подыгрывать, вот и вешала мне лапшу про жениха. Но нас выследили. Ксюха услышала голос отца, испугалась...
- Отпустите меня, пожалуйста, - говорю я таким тоном, что Супников невольно разжимает руки.
Я и сам удивляюсь: столько металла и решимости в голосе... Вот бы на экзаменах так отвечать.
- Я люблю вашу дочь и прошу у вас ее руки.
- Ты?! После случившегося?! Да кто тебе поверит! Вы видели наглеца? обращается он к своим спутникам. - Я прошу вас помочь мне сопроводить этого негодяя в милицию. Я с тобой и один справился бы, но нужны свидетели, поясняет мне зачем-то Супников.
Воспользовавшись тем, что папаша отвлекся, я бросаюсь к его дочери. Она уже успела привести себя в порядок, только платье измято так, словно на нем спали, да одну бретельку ей приходится придерживать рукой.
- Ксюша, зачем ты так? Я ведь и правда тебя люблю, правда хочу жениться. Объясни это своему отцу! - требую я.
Ксюха смотрит на меня недоверчиво. Оказывается, она не такая уж и дура. Видать, ни одному моему слову не верила и с самого начала держала меня за красивого дурака.
- Оставь в покое мою дочь! - подбегает к нам Супников и не отказывает себе в удовольствии ударить неожиданно нарисовавшегося жениха по лицу. Я понимаю: это мне за отца.
Только ничего у Супникова не получается. Я недаром второй год хожу в секцию рукопашного боя. Уклонившись и поймав руку отца Ксюхи, я заламываю ее за спину, одновременно стараясь не выпускать из поля зрения подручных Супникова, и еще раз предлагаю:
- Ксюша, выходи за меня замуж! Я тебя очень люблю!.
- Нам еще нет восемнадцати. Нас не распишут, - начинает колебаться моя нечаянная невеста.
- Твой отец достанет справку, что ты беременна. Распишут! - уверяю я.
- Не верь ему! Он обманет! - хрипит Супников. Видно, я перестарался, заламывая ему руку.
- Ты можешь прямо сейчас переехать жить в мою комнату! Я буду трахать тебя каждую ночь! - обещаю я.
- Отпусти меня немедленно! Руку сломаешь! А вы что смотрите?! - цыкает Супников на своих спутников, с интересом наблюдающих спектакль.
Они смещаются было поближе ко мне, но я кричу:
- Еще шаг - и я действительно сломаю своему будущему тестю руку!
И "грибники" снова начинают топтаться на месте.
- Я еще раз прошу руки вашей дочери, - повторяю я свое предложение. Извините, что в такой позе... Но вы сами виноваты: не надо было пытаться меня ударить. Ксюша, соглашайся! А то я на Ягуповой женюсь. Выйду из тюрьмы - и женюсь.
- Хорошо. Я согласна, - говорит Ксюха и, быстро подойдя к нам, целует меня в губы.
- Ксения! Не смей! - взвивается папаша, и мне приходится чуть сильнее заломить ему руку, чтобы напомнить, кто хозяин положения.
- Я тоже люблю его, папа, - говорит Ксюха таким ледяным тоном, что Супников сразу понимает: спорить с ней бесполезно. Но все же делает еще одну попытку:
- Я тебя из дому выгоню!
- Не бойся! У меня замечательная мать, и своя комната восемнадцать метров. Мы можем поехать ко мне прямо сейчас. А деньги на шубу и сапоги для тебя я сам заработаю, - обещаю я.
- Отпусти меня немедленно! - приказывает Супников, и я понимаю: на этот раз не стоит проявлять строптивость. Он решительно берет свою дочь за руку.
- Едем домой. Нам нужно поговорить.
- Ксюша, он тебя не будет бить? - волнуюсь я.