Похоже обстоит дело и со следующим объяснением, которое, как и первое, исходит из аналогии между сном и явью, однако, делает это, исходя из прямо противоположной посылки. Сновидения – это только иллюзия, «раскрашенные картинки», как замечает Декарт. Но ведь и сама реальность – то, что мы именуем этим словом – никогда не в состоянии убедить нас в аподиктической достоверности своего содержания. «Всё, что до сих пор принималось мною за истинное и обоснованное, узнано из чувств или посредством чувств; я же иногда убеждаюсь в обманчивости этих чувств, а благоразумие требует не доверять всецело тому, кто однажды нас обманул» («Размышления», 1).
Другими словами, эта аналогия указывает на трудность отличить не-реальность яви от не-реальности сновидения.
Обманчивая, вечно ускользающая действительность – прямая аналогия обманчивому и ускользающему миру снов. И та скептическая традиция, в русле которой Декарт начинает свои исследования, готова привести десятки и сотни примеров, иллюстрирующих подстерегающие нас на каждом шагу ловушки чувственных обманов – от простых до самых утонченных. Но ошибаются не только чувства. Ошибается и обманывается наш разум, со всеми своими силлогизмами, посылками и выводами. Ещё того хуже: ошибки, быть может, можно было исправить, но беда в том, что мы никогда не знаем, когда мы заблуждаемся, а когда судим истинно. Каждое наше восприятие противоречит другим восприятиям, и каждое суждение немедленно подразумевает суждение прямо противоположное высказанному. В свете скептического метода, мир – это неуловимо меняющееся, плывущее, ускользающее, и не Нечто, и не Ничто, а что-то такое, чему в действительности нет названия. Не мир ли это сновидений – изменчивый и недостоверный? И не следует ли нам принять суждение «жизнь есть сон» в качестве обоснованного и почти доказанного?
Правда, сам скепсис этого не утверждает, как не утверждает он вообще ничего. Он преследует совсем другую цель. Его задача заключается только в том, чтобы показать нашу неспособность приходить к твердому и достоверному. И с этой задачей он справляется как нельзя лучше. Хочу я того или нет, но мне приходится согласиться: вплетаясь в текучий и вечно ускользающий пестрый ковер, который мы называем внешним миром, суждение «жизнь есть сон» оказывается в одном ряду со всеми прочими суждениями, которые вспыхивают и гаснут, словно бенгальские огни, бессильные осветить путь, ведущий к достоверному познанию вещей. Нет ничего удивительного, если жизнь окажется сном, – говорит скепсис, – ведь доводы в пользу этого предположения звучат не менее убедительно, чем доводы, свидетельствующие о прямо противоположном, – так что мы могли бы с чистой совестью назвать наши Фрагменты – «Происхождением реальности из сновидений».