– Ты – мой друг. Не важно, встречаешься ты с ним или нет. Мы с тобой дружили задолго до вашей с ним встречи.
И правда, я знала Макса целую вечность, но за год отношений с Калебом наша дружба сильно окрепла. Я кивнула и поспешно отвела взгляд. В горле стоял ком, глаза жгло от слез.
Слова Макса были и правдивы, и нет. Он был моим другом на тренировке. При надобности подвозил меня домой. Но мы не могли просто взять и позвонить друг другу, встретиться на пляже, поругаться из-за места на переднем сиденье. Это тоже изменилось.
Утро понедельника
После отъезда Джулиана машина снова принадлежит мне. Я паркуюсь в дальнем конце стоянки вместе с остальными одиннадцатиклассниками, имеющими водительские права. Взгляд устремляется к любимому месту парковки Калеба – под деревом, возле спортивного поля. В прошлом году он всегда оставлял там машину. Не самое удобное местечко с утра, но самое лучшее для отъезда после окончания занятий. В этом весь Калеб: всегда планировал все наперед.
Я занимаю первое попавшееся свободное место, внутренне подготовившись еще один день провести в помещениях, где нет больше Калеба. С его пустого школьного шкафчика снят кодовый замок. Я не услышу его голоса в коридоре, его доносящегося из-за угла смеха, не увижу его макушку в толпе, не поймаю его взгляд поверх разделяющих нас людей. Здесь вокруг пустые пространства. Для меня они – зияющая в мире дыра. Но сегодняшний день отличается от предыдущих. Наверное потому, что я столько времени провела в комнате Калеба. Теперь я вижу его везде. Вижу не пустоту, а вещи, оставленные им.
Мне в глаза бросается жирная царапина на дверце его шкафчика, прочерченная клюшкой для лакросса. Мелькает воспоминание: я шепчу «бу!» в ухо Калеба, он резко разворачивается, и торчащая из сумки на спине клюшка царапает металл. Проходя на первой перемене мимо двери класса Калеба, я замечаю, что его место теперь занято другим парнем из его команды. Но за секунду до этого я вижу Калеба, рассказывающего историю и оживленно размахивающего руками. На уроке математики, проходящем перед обедом, я смотрю в стеклянное окошко в деревянной двери. Взгляд притягивает клейкий след на нем и уголок скотча. Я тут же вижу Калеба, отскребающего этот клей и покусывающего губу.
В прошлом году на Неделе школьного духа команда по лакроссу прилепила школьные флаги ко всем окошкам в дверях классных аудиторий. И все бы ничего, но парни подписали черным маркером фразочку о команде противника. Что те плохо играют и вообще полные лохи. Потому вся команда по лакроссу и торчала в коридоре после занятий с ведрами воды, губками и мылом, отскребая прилепленное ногтями или скребками для лобовых стекол из их машин.
Сидя на математике, я представляю Калеба по другую сторону двери, очищающего окошко вместе с остальными товарищами по команде. Я тогда, проходя мимо него по коридору, неодобрительно поцокала языком и засмеялась в ответ на взгляд, каким он меня одарил. Калеб провел мыльной рукой по своим светлым, выгоревшим на солнце волосам и смущенно улыбнулся. Я остановилась и уперла руку в бедро.
– Ты пропустил клейкое пятнышко, – указала я.
Один из его товарищей по команде спросил:
– Ты не попросишь свою подружку помочь?
– С чего это мне просить свою девушку отскребать клей от стекла? Беги, Джесса. Беги, пока можешь.
Все в его комнате и вне ее напоминает мне о нем. Даже мое собственное отражение, уловленное краем глаза в стекле двери, воскрешает в памяти образ Калеба.
Кто-то зовет меня по имени, и я не сразу осознаю, что это – учитель. А когда наконец, осознав, опускаю взгляд в тетрадь и готова ответить, он уже опрашивает других, не зная, что со мной делать.
Звенит звонок, и все ученики покидают класс. Из коридора доносится приближающийся стук каблучков. Его издают пурпурные туфли на ремешке, с черной шпилькой. Их обладательница, войдя в класс, постукивает носком туфли рядом с моей сумкой.
– Готова? – спрашивает Хейли.
Я поднимаю на подругу взгляд. Ее длинные темные волосы стянуты в высокий хвост. Она старается вести себя как ни в чем не бывало. И до меня вдруг доходит, как сильно мне повезло, поскольку я вспоминаю наш с ней последний разговор. Он произошел не в церкви, а на следующий день. Хейли пришла ко мне домой. Родители пустили ее, а я повела себя очень некрасиво: грубо отбрила ее односложными ответами, а потом попросила уйти. Ее последние слова: «Я просто пытаюсь тебе помочь».
«Что ж, ты ни фига не помогаешь».
«Ты-то хоть все не порть».
«Ты-то». Два маленьких слова. Они сидят у меня под кожей и каждый раз, когда я слышу голос подруги, впиваются в мое сердце.