Я смотрю на сидящего передо мной Макса. Под его карими глазами залегли тени. Темные волосы взлохмачены, словно он вновь и вновь нервно ворошил их рукой. На накачанных руках при каждом движении играют мускулы. Губы приоткрыты, взгляд скользит по моему лицу. Я пытаюсь уложить в голове его слова. Вспоминаю, как он оттолкнул меня, равнодушно обращался ко мне, как в тот последний вечер заехал за мной и в течение нескольких часов возил меня по округе.
– Макс, – произношу я.
– Я знаю, – отвечает он. – Знаю.
Вот что мы оба знаем: мы навсегда и неразрывно привязаны к Калебу. Между нами прочерчена линия, которую нельзя пересечь: у него дома, в школе, даже в этой машине. Мы сидим тут тайком, чтобы никто нас не увидел и не начались пересуды. Мне вспоминаются слова Калеба: «Я знаю». Что он знал или думал, что знает? Может, просто блефовал?
– Но он сказал это мне, – говорю я. – Мне. Не тебе.
Макс опускает голову. Он не хочет произносить того, о чем думает, того, о чем мы оба думаем. Что если Калеб видел чувства Макса ко мне, то, должно быть, видел и мои чувства к Максу. Внезапно я вижу нас со стороны – такими, какими видел нас в тот день Калеб на забеге. Мы смеялись перед тем как выстроиться на старте. Говорят, Калеб разозлился. Я вижу, как он уезжает, и дворники метут по стеклу, смывая потоки воды. Как он заезжает на мост, с которого мы втроем прыгали, на котором он обещал не дать мне утонуть, а Макс держал меня, пока я не упала. Я чувствую, как он перестал управлять машиной из-за потери сцепления с дорожным покрытием. Чувствую, как машину несет на заграждения, сила притяжения берет свое, металл скрежещет и из каждой щели течет вода…
Я ощущаю ладонь Макса на своем плече. Он окликает меня, и я слышу свое собственное оглушительное дыхание.
– Повторяю, ты ни в чем не виновата, Джесса. Это я виноват.
Я устала от чувства вины, и с меня достаточно громких фраз и слов. Как мне доверять ему, когда я столько всего узнаю о человеке, которого когда-то любила?
На стоянку въезжает машина, и я знаю: мне пора уходить. Но мой взгляд приклеился к пластиковому улыбающемуся личику на приборной панели машины Макса – фигурке с качающейся головой. Кажется, она стоит здесь вечно. Я смотрю на счастливую болтающуюся мордашку, и на меня обрушиваются воспоминания о том ужасном вечере.
Улыбающаяся мордашка
В тот день в сентябре, после забега и дождя, я была в душе, когда позвонил Макс. Я услышала звонок, входя в спальню. Затем увидела на экране его имя. Я несколько секунд держала мобильный в руке, решая, ответить на звонок или нет. После того вечера с Сатурном мы с Максом вели себя очень осторожно, не забывая о границах дозволенного. В отсутствие Калеба общались только на тренировках, где вокруг всегда были люди. В сообщениях задавали только конкретные вопросы, вроде: «Во сколько отходит на состязания автобус?» И не звонили друг другу.
Наконец я решилась и ответила:
– Алло?
– Пожалуйста, скажи мне, что Калеб с тобой, – приглушенно попросил Макс.
Я растерянно оглядела комнату. С чего это Максу нужно, чтобы Калеб был со мной? С чего такое отчаяние в голосе?
– Нет, Калеба со мной нет. – Я в замешательстве свела брови.
Макс не ответил.
– Макс? – Мы потеряли связь?
Секунда молчания, затем:
– Джесса… – полузадушенно выдавил он, и я опустилась на край постели.
– Что случилось, Макс? Что?!
В ушах бешено стучал пульс.
– Они думают, что машина Калеба свалилась с моста.
Из моих легких разом вышел весь воздух.
– Думают?
Макс нес какую-то бессмыслицу. Я недавно видела Калеба. Недавно. И потом, думать не значит знать. Можно только предполагать. Я тоже могу всякое предположить.
– Они ведь не уверены? Скорее всего, он поехал куда-то перекусить. Или заехал к кому-нибудь из друзей.
Он может быть где угодно.
– Заграждения нет, – ответил Макс. – Калеб пропал.
Я неверяще мотала головой. Этому есть другое объяснение. У Калеба моя цепочка с кулоном. Я попросила его подержать их. В последний раз я его видела у стартовой линии на забеге.
– Я сейчас за тобой заеду, – прошептал Макс.
Одевшись, я сбежала по лестнице вниз. Лихорадочно пробормотала родителям какие-то оправдания по поводу позднего отъезда и выскочила на крыльцо ждать Макса. Родители слишком растерялись для возражений. Наверное, почувствовали: на нас надвигается что-то неминуемое.