Учебников в нем не было. Не было их и на полках в шкафу, и на столе, и в его шкафчике. Калеб вообще покупал их в этом году? Рюкзак темно-зеленый, с множеством карманов. Макс в ярости перевернул его и вытряс на пол все содержимое.
На самом дне завалялся карандаш – Калеб засовывал его за ухо или, сосредоточившись на чем-то, закусывал зубами. Смятый и позабытый тест с обведенным красным кружком баллом «девяносто один». В боковом кармане лежит ученический пропуск Калеба с той же самой фотографией, которую повесили над петицией возле столовой. Мы все в начале года фотографировались для своих пропусков и на снимках из-за настроек принтера и белого фона были похожи на бледные привидения. Но Калеб на фото выглядит живым.
Второй карман не использовался с прошлого года – язычок молнии намертво заклинило в закрытом положении. Это я его заклинила. Калеб выложил на стол тетради, собираясь пойти в библиотеку, закинул рюкзак на спину и крикнул мне через плечо:
– Готова?
Где-то посередине лестницы я спросила:
– У тебя есть жвачка?
– Во втором кармане.
Мы не останавливались, продолжая спускаться по ступенькам. Достав жевательную пластинку, я попыталась застегнуть молнию, но под язычок попала ткань. Я дернула сильнее, и когда попробовала потянуть назад и высвободить ткань, язычок не сдвинулся с места.
– Черт! Я испортила твой рюкзак.
Калеб остановился, бросил рюкзак у подножия лестницы и подергал язычок.
– Мою жвачку держат в заложниках, – пошутил он.
– Простишь меня?
– Всегда.
И сейчас я думаю: «Прости меня, Калеб». Поскольку пытаюсь раскопать то, что он хотел оставить в тайне. И чувствую, насколько уже к этому близка. Молния теперь вскрыта. Похоже, ножницами, так как местами порезан материал. Интересно, это Макс постарался, ища украденные деньги, а я не заметила? В любом случае, кто-то рылся в рюкзаке Калеба, уверенный: в нем что-то спрятано. В кармане все еще лежит пачка жвачки, и я прыскаю со смеху, представив, что кроме нее тут больше ничего не нашли. Пластинки жвачки, выпавшие мне в ладонь, затвердели. Я кидаю их в мусорку, и пустую комнату заполняет сильный аромат мяты. Пошел дождь, поэтому я не открываю окно, а выношу мусорку на улицу.
Я быстро иду сквозь моросящий дождик. Сегодня вечером приезжает мусоровоз. Заглянув в контейнер, вижу там кулинарные книги и подложки под столовые приборы. Безжалостно выкинутые. Ведь это ненужный хлам. Я переворачиваю мусорную корзину Калеба и смотрю, как ее содержимое сыпется поверх остального выброшенного барахла. Одна кулинарная книга съезжает в сторону, и я замечаю под ней что-то радужное, меняющее цвет. Одна из игрушек Мии? Я сдвигаю остальной хлам в сторону. Это блокнот на спирали. В последний раз я видела его меньше недели назад, на пассажирском сиденье машины Ив.
Блокнот на спирали
После несчастного случая я приходила к ним трижды. Меня не впускали. Я поднималась на крыльцо и, стоя у двери, слышала за ней приглушенные звуки. Стучала, и звуки прекращались. Ко мне никто не выходил. За дверью царила тишина. Они знали, что пришла я, и не желали со мной разговаривать. Я старалась уважать их желание. Больше я к ним не приходила, но отправила дурацкую открытку с соболезнованиями – теперь, по прошествии времени, мне это кажется отвратительным, однако выразить соболезнования в лицо у меня возможности не было. Я отправила ее из другого города за несколько дней до похорон.
Я чувствовала себя невидимкой, призраком брошенного человека, которого не замечали ни когда я проезжала мимо дома Ив, ни когда сидела на церковной скамье рядом с Хейли. А потом вдруг Ив меня заметила. И все изменилось.
Я сидела дома одна. Родители поехали за Джулианом. Тишина была невыносимой. В этой тишине я слышала лишь шепот Калеба: «Просто не бери в голову, Джесса». «Просто скажи это». «Мия, попрощайся с Джессой».
Я вышла на крыльцо глотнуть свежего воздуха и увидела машину Ив, припаркованную на углу моей улицы. Она тоже показалась мне призраком, как и я сама. Опустившиеся сумерки укрыли все тенями, и мне даже подумалось: не мое ли воображение материализовало здесь машину матери Калеба? В салоне было темно, окно приоткрыто. Внутри шевельнулась фигура. Я решила убедиться, что мне это не мерещится, и спустилась с крыльца. Сначала Ив меня не заметила. Она уставилась на большой дом за моей спиной, и мне почему-то стало неловко. За белые колонны и кирпичный фасад, за аккуратно подстриженную живую изгородь. Все это внезапно показалось совершенно ненужным. Ив, прищурившись, смотрела на горящий у крыльца и в доме свет, на зашторенные окна и нахмурилась, увидев меня.