Именно так мы и поступили с тем же Валерием Фокиным, когда до «Басен» снимали «Тамбовскую казначейшу» Лермонтова (Фокин — режиссер, я — исполнитель поэмы). В Тамбов хватило ума не ехать. И главный объект — телезрителя — я, как чтец, тогда не упустил. Характеры лысого казначея, лихого улана, душки Авдотьи Николаевны только наметил. Движения актера и камеры были согласованны и ритмичны. Словом, получилось. Не перебрали, не недобрали, в театрализации вещи прошли по лезвию, меру не нарушили. Сколько бы ни показывали «Тамбовскую», я смотрю ее без стыда. Конечно, по истечении времени я, сегодняшний, что-то прочел бы иначе, возникли бы иные акценты и нюансы. Но это уж всегда так, когда смотришь старую работу.
Телефильм-концерт «О ты, последняя любовь». 1979
Показывают, например, фильм-концерт по стихам Ф. И. Тютчева «О ты, последняя любовь» или «Памятник», мой же фильм-концерт о Пушкине, — всегда хочется что-то перечитать, переделать, но с радостью обнаруживаешь, что главное все-таки получилось, принцип не был нарушен и тогда, десять лет назад. Хотя, повторю, претензии у меня к себе есть. Собственно, их всегда, даже в случае удачи, бывает предостаточно. Кажется, когда слушаешь пластинку, которая наконец вышла в свет и оказалась на твоем домашнем проигрывателе, что что-то не так. Музыканты, и пианисты в частности, мне говорили, что у них то же самое: возникает желание переписать кое-что заново. В этом смысле живой концерт много лучше: не так боишься заносов и переборов, свободнее экспериментируешь, доверяешь сиюминутному порыву, и в этом случае возможны как провалы, так и незапрограммированные взлеты, такие редкие и желанные. Это вполне естественно: ведь читаешь не навсегда, слушать самому потом не придется! На пластинку при записи, к сожалению, выносится среднеарифметическое. Однако нет правил без исключений. Иногда и при записи приходит радийное, микрофонное вдохновение. И что-то удается на славу. Запись в фонд позволяет делать дубли, выбирать, монтировать. Вот этого как раз были лишены наши великие предшественники: ни Яхонтов, ни Качалов не жили в эпоху НТР, когда есть прекрасная звукозаписывающая аппаратура, монтаж. У них не было привычки к микрофонному чтению, а ведь мы судим об их искусстве, невольно забывая об этих немаловажных условиях, и подчас упрекаем их в форсировании и декламационности исполнения, которые шлейфом потянулись из Колонного зала Дома Союзов, где артисты читали без всякого микрофона в огромном зале, заполненном восхищенными поклонниками. А тут, можно сказать, сроднился с микрофоном, без него и в Колонном зале не читаешь, а допускаешь «старорежимные» ошибки, как это у меня случилось в радийном «Фаусте», где я играл Мефистофеля, а Геннадий Бортников — Фауста. Отчасти поэтому мне потом захотелось все переставить и переиграть. Учебная программа ТВ предоставила мне эту возможность. Тогда я стал играть Фауста, а 3. Е. Гердту предложил Мефистофеля, которого он с успехом сыграл, а мне, как режиссеру, удалось внести необходимые коррективы в эту дорогую для меня работу по «Фаусту» великого Гёте.
Молодой Фауст — К. Козаков. Телеспектакль «Фауст» по И.-В. Гёте. Постановка М. Козакова. 1986
Живой концерт, радио, телевидение — очень разные вещи.
«Фаустом» я занимался трижды: радио, телевидение, пластинка. Иногда в живых концертах читал и за Фауста и за Мефистофеля. На пластинке Гердт и я. Казалось, уже все проверено, ведь пластинку мы делали после видеофильма. Однако я ошибся в темпе первого монолога Фауста. «Я богословьем овладел, над философией корпел, юриспруденцию долбил и медицину изучил. Однако я при этом всем был и остался дураком…» и т. д. Большой и очень важный монолог перед попыткой самоубийства. Подумал: на пластинке фаустовских переживаний не видно, монолог длинный, возьму на полтемпа быстрее. И взял. А раз быстрее хоть на полтемпа, то и звук на полтона повысился. В результате первый важный трагический монолог получился неудовлетворительно. При записи я этого не почувствовал, при первом прослушивании тоже. Почувствовал, когда смонтировал всю пластинку. Надо бы переделать, но в диске и так перебор метража. Так что если переписывать, как надо, метраж еще увеличится на минуту. Невозможно! Так я опять, в очередной раз, ошибся. Хорошо хоть дальше многое правильно и недурно, на мой взгляд. «Но пораженье от победы ты сам не должен отличать», как сказал поэт. А кто же отличит? Кто должен разобраться первый, как не всё тот же «взыскательный художник»?
Уроки, уроки, ошибки, неудовлетворенность и жажда недосягаемого совершенства. Оттого и хочется, едва закончив одну работу, начать другую. В надежде, что, может, на этот раз…