У отца с Петром были взаимно-вежливые отношения.
...Внушительную встряску моя детская психика получила совсем по другому поводу.
Учась во 2-м классе, я жил в общежитии. Как-то после уроков ребята имитировали бросок палки в окно. Мальчик брал палку, замахивался, опуская её за спиной, выбрасывал вперед пустую руку.
Посмотрев на эти потуги, мне пришла в голову мысль: модернизировать этот трюк-
( это было моё первое "изобретение"). Я взял палку и с силой бросил ее перед собой в пол. Она "удачно" ударилась торцом и спружинив, влетела в стекло -"дзинь". Ребята замерли, меня обдало жаром.
В мгновение я представил и гнев заведующего
школой - сурового усача Ивана Васильевича и
не по-детски трезво ощутил трудности родителей:
достать стекло- дефицит и вставить его, а деньги!
С раннего детства я был любознательным. Информации в деревне о жизни страны в то время почти не было: радио нет, газета - районная "Опаринская искра", центральные - выписывал, может только кто-то из учителей. Как же я утолял жажду любопытства?
...Слышу: один мальчик из 4-го класса произнесслово "метро". Я спрашиваю:
╛-╛ Что это?
-╛ Дашь хлеба - скажу. Отрезаю ему кусок.
╛- ╛Метро,- это, когда поезда под землей ходят.
Информация краткая, но я доволен и этим. Тем
более, я уже знал, что поезд - машина, двигающаяся по рельсам.
Воочию поезд я увижу еще не скоро и совсем не предполагал, что накатаю на нем сотни тысяч километров.
Что еще запомнилось из времени начальной школы? Сломал ногу.
...Дело было на 8-е марта. Часть школьников ушла домой, другая - осталась в общежитии.
Выходной день, несколько ребят, разделившись на две группы, играли в войну. Утомились, кто-то предложил сделать перерыв. Я, вдруг ощутив себя стратегом, и крикнув: " В войне перерывов не бывает", обхватил "противника" за шею и стал заваливать его на себя; обхватившие сзади, меня согнули таким образом, что я оказался на спине с подогнутыми под себя ногами и "противником" на себе. Появилось неприятно-упругое напряжение в ногах, раздался щелчок и игла боли пронзила
левую ногу.
Битва моментально закончилась. Притихшие противники взвалили меня на санки и к бабушке, которая одиноко жила в избушке- баньке и правила вывихи. Она определила трещину голени и наложила лубок
Потом меня увезли домой. Ночь я провел без сна. Днём приехал фельдшер Степан Михайлович, ощупал опухшую ногу и изрек: "Перелом". Мама на это: "Егоровна сказала -"трещина". Степан Михайлович, с неудовольствием, что у него какая-то бабушка отняла первородство диагноза: "Трещина, трещина - п р о д о л ь н ы й пере-лом!" Ногу перебинтовали и уложили на мешочек с зерном. Не менее двух недель я пролежал, сколько-то ходил с костылем, еще с полгода хромал из-за растяжения связок. В дальнейшем нога никогда (тьфу, тьфу) не напоминала о необходимости перерыва и на взрослой войне.
После окончания начальной школы я должен был ехать учиться в неполную среднюю школу, находившуюся в 50-ти километрах от дома, в Крестах. Там же была, ближайшая к нам, больница и жил фотограф.
...Мы с мамой идём в больницу. Лето, тепло, я босой. Пройдя бывший свой хутор, на корчевке корчевке заходим на хутор к Ончуровым, где еще живут. Хозяйка посылает дочь Веру за клубникой; я впервые вижу такую крупную землянику.
На обратном пути из больницы зашли к фотографу.
Эстонец Лив нас запечатлел своим огромным
фотоаппаратом: мама стоит не привычно-напряженно и я - маленький, босой и несколько растерянный.
Поход в больницу, вероятно был связан с какой-то консультацией, которую не мог обеспечить наш Степан Михайлович.
...Как-то ранней весной я тяжело заболел. В дымке далекого детства возникает плохо освещенная изба, я - десятилетний, долгие недели лежу на лавке у щелявистой стены, в лихорадке. Лихорадка - означает не болезнь, а попытка этим словом определить сейчас тогдашнее моё состояние. В условиях, где фельдшер на два десятка деревушек в 5 - 10 дворов, разбросанных по серпантину двух речек на куске тайги в тысячу квадратных километров, никто не знал, кто чем болеет. Я часто впадал в беспамятность с галлюцинациями; очнувшись от боли, тупо смотрел в темный потолок, стонал, когда она накатывала снова, поуспокоившись - засыпал. Иногда передо мной вставало озабоченное лицо мамы. Хорошо помню: ощущая уход в небытие, то ли из- за страха, то ли из - за детского эгоизма, мне очень не хотелось уходить одному. Иногда видел жилистые руки бабушки, которая приходила из своей деревни, садилась возле и улещала: "Миша, поешь пряничка- то". Вот он наяву этот пряник - квадратик печенья, исколотый мелкими дырочками, который и сейчас бы съел с удовольствием, а в то время болезни, вместо желания поесть, глядя затуманенными глазами на желтый уголок около губ, во мне поднимался тошнотный позыв, заставлявший отклонить голову, отвернуться, но слабость не давала уйти от раздражителя. Горячка с видениями была может с неделю, другую, а потом уже с сознанием долго освобождался от слабости, вытянувшей жизненные соки.
Как-то утром проснувшись и поев через мамины руки, я решил встать: приподнявшись и спустив ноги - в голове у меня всё поплыло, завихрилось, и я снова завалился в своё логово. Пока научился сидеть - прошло ещё несколько дней. Наконец, начал ходить по избе, опираясь на стол, подоконники. Удивляло, что в окно видна травяная зелень, солнечный свет. Когда заболел, ещё кое-где лежал снег, из темно-бурой земли не проклюнулась трава, деревья и кусты топорщили голые безжизненные ветви.
И вот я осмелился выйти из избы. Сторожко прошёл крытый затемнённый двор, вышел из калитки между хлевом и амбаром в огород. Полдень летнего дня играл солнцем. От яркого света глаза непроизвольно закрылись - остановился. Попривыкнув, глядя через смеженные веки, нетвердыми шагами по изумрудному шелку молодой травы прошёл на середину огорода и лёг под березой. Я видел и слушал тихо шепчущиеся листья на фоне сине-голубой бездны. Моя детская душа, не обезображенная шрамами житейских колдобин, распахнулась перед безбрежно - небесным чудом гармонии и красоты. Кроме видимого, ещё что-то витало в прозрачном, напоенном запахами лета, воздухе: оно наполняло незнакомым чувством умиротворенности и единения с природой. Медленно плывущие кисейные ватки облачков уносили страхи - волнения прошедшей болезни, чуть струящийся теплый ветерок ласкал и навевал будущее. Природа входила в меня благой вестью, наполняя неизъяснимым блаженством. Наверное, это и был тот душевный подъем, который принято называть счастьем. Это была реакция в связи с перенесенной болезнью. Но в моей жизни бывали редкие минуты единения с природой и не связанные с пережитой опасностью.
В деревне не было моих ровесников. Один из двоюродных братьев Миша был на два года моложе, поэтому не всегда был интересен для общих дел. Напротив нашего дома жили Рогачевы. Их сын Аркадий был на три года старше меня и обычно мы с ним ходили на рыбалку, за грибами и ягодами. С нами иногда ходила его младшая сестра Валя, которая была года на три моложе меня. Их отец раньше был председателем колхоза.
...Собираем чернику: я, Аркадий и Валя. Ягод
много - сизо-темно-синие. Обычно брали с собой корзины, или другую крупную посуду и так называемую "набирушку" - кружку. Корзина где-то стояла, ягоды собирались в кружку, а потом высыпались в корзину. У Аркадия в тот раз вместо корзины был котелок.
В лесу тихо, только у уха - комариный писк; вдруг плаксивый голос Вали: