респектабельной, придерживаться моды и вызывать восхищение. Мне же не надобно
столько мелочей, моя жилетка достаточно прочна, чтобы прослужить еще добрый десяток
лет, если я не увлекусь чревоугодием, да и ткань моего костюма выбрана из расчетов
переносить многие невзгоды. При аккуратном обращении с одеждой, я смогу существенно
снизить траты. Свои прогулки я постараюсь совершать пешим ходом, мне не потребуется
лошадь, а значит, не будет трат на содержание конюшни. Мужчине легче обходиться
малым…
– О, вы прекрасный брат, – лукаво заметила мисс Уорвик, чьи глаза обворожительно
блестели от этих речей. – Так заботится о нуждах сестры, уделять внимание тем мелочам,
без которых мы не смыслим свой гардероб, но большинство мужчин просто этого не
замечают, – она укоризненно взглянула на отца и брата, которые беседовали в кругу
мужчин, не утруждая себя занимать интересными беседами дам.
– Я не скажу, что в полной мере достоин таких похвал, просто я забочусь о Марии, ей
нелегко приходится, отец и брат мало замечают и не внимают тихому шепоту, а она просто
стесняется просить настырней.
Наверное, чрезвычайно не вежливо заглядывать заранее в девичьи думы и сердечные
симпатии, но мисс Уорвик посчитала себя влюбленной в преподобного отца Уэнсли. Его
красота, доброта и восемьсот двадцать фунтов в год, возымели позитивные отклики у
многих дам, и кроме Кэтрин Уорвик: Сесилия Весли, Энн Весли, Дороти Весли и Хана
Стоксон, посчитали себя девицами с преданными сердцами преподобному пастору.
Если бы Уэнсли позаботился в отношении мнения о себе, и мог каким-то образом
заглянуть в мысли общества, такие перспективы женских симпатий спугнули бы его. Но
его думы витали на ратном поприще борьбы с нечистыми силами, он не планировал
жениться и мысли об этом не допускал. Говорил исключительно из братского чувства
ответственности, разве не поддерживал он Марию, конечно же, все сказанное было
чистейшей правдой. Сердце его действительно было свободно от мимолетных отношений
еще с юности, когда он подчинялся диктату долга, а с дамами вел себя галантно, но в
остальном, безразлично. Он ставил в высшей степени расположить к себе, но не допустить
ближе положенного.
Матроны давно подметили настроение их юных чад; миссис Уорвик не прочь бы
выдать двадцати трех летнюю дочь замуж, жениху уже двадцать пять, он достиг возраста,
в котором принято жениться, а еще его доход, манеры и социальное положение, все
говорило в его пользу. Единственное, что червяком сомнения грызло ее совесть – борьба с
нечистью, за непродолжительное время произошло столько несчастий со
священнослужителями. Это просто непозволительно упускать из виду, молодежи эти
факты безынтересны, но старшее поколение тем и мудро, что присматривается и
прислушивается ко всему. Если же действовать сплоченно, от беды можно уберечься, но за
безопасность будущей миссис Уэнсли стоит побеспокоиться. Такими умозаключениями
сердобольная миссис Уорвик не упустит поделиться с супругом, да и кумушкам своим
поведает причину треволнений, даже не догадываясь, что кумушки озабочены тем же
вопросом.
А пока что, все прекрасно отужинали, к чести миссис Хэнкинс, познакомились с
новым священником, прониклись симпатией к приезжему человеку и обзавелись
надеждой. В восемь вечера, мужчины посчитали, что еще целый час смогут занять гостя
развлечениями. И хотя преподобный Уэнсли уверял, что игрок из него некудышний,
карточные столы все же разложили, кофе принесли не подносах и усадили преподобного
отца играть в пиковую даму. Энн Весли уверяла, будь тут небольшой клавесин, она бы
сыграла собравшемуся обществу, потому что она не зря училась в пансионате, а вот
сестры ее прекрасно пели – девицы Весли тяжело вздохнули, а вот Кэтрин Уорвик и Хана
Стоксон предпочли наблюдать за игрой преподобного отца и пытаться ему помочь. Их
соперничество, которое они маскировали под саркастическими комплиментами друг
другу, было заметно всем, но вместо того, чтобы остановиться, юные девы нисколько не
ощущали укоров со стороны. Преподобному Уэнсли пришлось продолжать игру,
поскольку, иначе его ожидало общение с дамами, которые его буквально обсели. Кэтрин не
унималась, ее не удовлетворило то, как Фрай относился к делам сердечным, она бы не
прочь затронуть деликатную тему заново, при чем, где-нибудь без посторонних ушей, если
бы не Хана, которая так же помышляла занять его разговорами.
– Скажите, мистер Уэнсли, вы много путешествовали?
– Отнюдь, я отношусь к того рода людям, которые считаются домоседами.
– Замечательно! – воскликнула Хана. – Я так же не люблю дальние выезды. Что толку
проводить ужасные часы в переполненной карете, если можно спокойно посидеть на
уютной тафте и полюбоваться живописными гравюрами, вдыхая аромат свежесрезанных
цветов с собственного садика. У нас такой имеется на заднем дворе, он отделен небольшой
оградкой.
Кэтрин поморщилась и вступила в разговор:
– Хана, сдается мне, ты прошлым летом говорила одному морскому лейтенанту, что
наоборот, обожаешь путешествовать.
Хана сверкнула недобрым взглядом на свою соперницу, впрочем, та ответила ей
взаимностью. Между девушками постепенно просыпалась вражда, но Фрай показался
себе слишком утомленным, чтобы продолжать выслушивать их перепалку, и развлекать
беседой хоть кого-то ему не стало сил. Он вежливо встал и начал откланиваться, тогда вся
мужская часть общества засобиралась вместе с ним, ибо по предварительному уговору,
они должны были его сопроводить до дверей пастората. Уэнсли теперь эта затея
показалась очень даже резонной – ночные прогулки ему никогда не нравились, особенно в
одиночку. Одинокий прохожий в полутемных проулках оказался бы беззащитной
мишенью, даже для обычного грабителя. Дамы раздосадовано вздохнули, для них это
обозначало окончание вечера, но получили такие уничтожительные взгляды от их
родителей, что разом сникли.
В разговорах с мужчинами, Фрай приободрился, для него поведение дам, граничащих
с наглостью, не осталось не замеченным, но он никак не хотел быть трофеем в «битве
кур». Тем более, что мужчины не болтали ерунду, а заговорили о важных вещах – починке
церкви, городском собрании, сельскохозяйственных работах и преобразовании
непригодных пастбищ. Служанку святой отец не успел нанять, но ему пообещали
прислать назавтра несколько прилежных кандидаток. Но сегодня ему порекомендовали
хорошенько запереть все засовы и если чего, кричать в окно, тут спят чутко. Как только он
распрощался с новой паствой и засунул понадежней дверной засов, к нему обратился чей-
то негромкий, женский голос. Фрай вздрогнул:
– Ну, наконец-то, эти вечерние посиделки могли вполне затянуться еще на несколько
часов… – в холле стояло кресло, свет от камелька неярко освещал чью-то хрупкую фигуру,
и только отблеск пламени от рыжих волос показал, что перед ним сидит та же утренняя
гостья. Наверное, она все это время была в доме, и как ее не заметило столько народу?
– Вы? – внезапная встреча с нежданным визитером закончилась очень трагически, и
вот снова ситуация повторяется.
– Я, как видите. Только не торопитесь меня выставлять за дверь, вашей крови я не
желаю, всего лишь поговорить.
Фрай дрожащей рукой пригласил даму в его новый кабинет, где, кстати, уже были
зажжены свечи, видимо дама действительно была в доме и ждала его хозяина. Если эта
дамочка не желает ему зла, куда приятней провести несколько часов перед сном в беседе,
нежели изучать полутемные, неприветливые углы комнаты, изводясь от тревоги. Хотя, о