истории, да еще и потрясет перед собой летописями другого полубезумца, как
доказательство правоты. Сова прищурила изумрудные глаза, наклонила голову набок,
почти вывернув ее, снова прочтя все мысли пастора, потом взлетела, тут же испарившись
чудной дымкой в воздухе. А Уэнсли выдохнул, будто никогда прежде не дышал, вернув
назад это благо. Пришлось ложиться отдыхать, иначе он опасался тронуться разумом,
заполненным до избытка картинками, иероглифами, письменами. Действительно, этой
ночью ему не мерещились чудовища, он просто впал в забытье.
Утро только предъявляло свои права, серыми красками наступая на тьму, когда
молодой человек проснулся. Он не чувствовал никакого страха, жизнь казалась вполне
обычной, той, которую он оставил в доме отца, но в его новой жизни, разбросанные по
столу бумаги, как будто намекали, что к прежнему возврата нет. Но ведь днем он будет
вести вполне обычное существование: ему нужно заглянуть в церковь, и даже не ради
объективного взгляда на запущенность здания. Нет. Ему нужно воззвать к Богу, спросить у
Всевышнего, стоит ли связываться с силами неведомого мира? Ибо истина сокрыта в
молитве, а Фрай нынче уверовал, как истинный фанатик. Но прежде, чем снова
столкнуться с обычным миром, он взглянет на бумаги, времени еще полно, площадь спит,
а одиноко шататься небезопасно. Еще бы не помешало нанять, наконец, прислугу, ибо все
делать самому очень неудобно, да и завтрак приготовить некому, камин разжечь. Придется
позавтракать в какой-нибудь местной харчевне, припасов с дороги вовсе не осталось.
Когда пробило восемь, молодой человек был готов к тому, чтобы без опаски выйти на
улицу и прогуляться вдоль красочных вывесок. Но стоило ему собраться с окончательным
решением, как в дверь постучались. На пороге стояла девушка, одетая в обычное
шерстяное платье, белый передник, потертый плащ и неказистую шляпку, в руках она
держала метлу, что как бы намекало на ее принадлежность к рабочему классу. Ее обувь
была из грубой воловой кожи.
– Здравствуйте, меня зовут Нэнси. Я прибыла с рекомендательными письмами от
миссис Хэнкинс на место вашей служанки.
– Вот как, – удивился, обрадовавшись, молодой человек. – Я возьму для ознакомления
ваши рекомендации, но коль вас посоветовала миссис Хэнкинс, думаю, я буду полагаться
на ее суждения.
– Только вот, я бы хотела быть вашей приходящей работницей. Буду работать с шести
до шести, или с шести до восьми вечера, но на ночь оставаться не буду, – девушка залилась
румянцем, видимо смущаясь от того, что будет прислуживать холостому мужчине.
Провинциалки были не только истово набожными, они были еще непреклонно
добропорядочными женщинами. Будь в доме у пастора его жена, девушка согласилась бы
работать круглый день за большую плату, не опасаясь, что ее совратят, а так – она не
понесет бремени бесчестия ни за какие деньги.
Но сказать по честному, Фрай был только рад этому, и не потому, что он холостяк,
нет, просто его новое хобби не приемлет посторонних глаз, да и так тогда тайно
встречаться с Фрейлин? Стороны быстро договорились на выгодных условиях. С шести до
шести молодого пастора вполне устраивало, потому что, он не признавал поздние ужины.
Девушка должна была приступить к обязанностям завтра, потому как сегодня в ее услугах
еще не нуждались, но одно поручение она получила от нового хозяина уже сейчас – сдать
некоторые вещи в прачечную, такова в городе имелась. Получив положенные к уплате
деньги и еще пару медяков поощрительных, довольная служанка пошла выполнять
поручение, а Фрай уже изнемогал от голода и решил искать недорогое, но приемлемое
местечко. Площадь уже ожила, картина совсем не изменилась, все действующие лица
были там, где им надлежит быть – театр суеты не сменил декораций, а вот Фрай ворвался,
в общую картину, ничуть не нарушив идиллию. Маленький городок, где жители вели
тихую провинциальную жизнь, относительно тихую, и знали друг друга, располагал к себе
– тебе кланяется обычный люд, приветливо приподнимают шляпы солидные джентльмены,
с которыми ты никак не знаком, а ты отвечаешь кивком и улыбкой, робко приноравливаясь
к местным обычаям. Фрай вел себя именно так, и никто не упрекнул его в отсутствии
воспитания, ибо его честная улыбка располагала людей; если б не его природная
скромность и неуверенность, этот джентльмен давно бы осознал, какое притягательное
влияние имеет на людей, а для дам – этот Аполлон сущий сердцеед. Успев отойти на
небольшое расстояние от дома, как его нагнал мистер Стоксон вместе с дочерью на своей
двуколке. Эти двое как раз направлялись справиться о здоровье нового пастора, как бы
случайно прихватив небольшой презент. Эта затея вполне принадлежит Хане, ибо она
уболтала отца проведать преподобного Уэнсли. Презент состоял из съестной провизии –
походного завтрака – как его любили называть военные, а мистер Стоксон в прошлом был
военным, нынче занимал должность мирового судьи и уполномоченного мэра Дарквудса и
Престона – соседнего городка. Мистер Стоксон был расположен к общению с людьми,
поэтому охотно составил компанию дочери, и пусть они направились в столь ранний час в
гости, это никого не смущало, в провинции все приятельствуют в любое время.
– Мистер Уэнсли, а мы к вам пожаловали, – зычно отозвался мистер Стоксон.
Его дочь тут же добавила:
– Мы узнали, что вы еще не обзавелись прислугой и думали, что будет вполне
уместно привезти вам завтрак, он, конечно, не столь изыскан и состоит из холодных блюд,
но я думаю, вы радо примете от нас такое скромное подаяние.
– Благодарю вас, – ответил мистер Уэнсли. – Я всегда рад принять гостей в своем
доме. Вы правы, к моему упущению, я не обзавелся прислугой прежде, и только сегодня
заключил договор с новой служанкой, но она придет только завтра, а кухарки у меня пока
нет. И я очень радо с вами позавтракаю, ибо не эстет в пище и могу обходиться самыми
простыми блюдами.
Хана только это и хотела услышать. Она искренне заверила, что поспособствует
преподобному Уэнсли в обзаведении такой нужной прислугой, как кухарка. Кухарка в
доме нужна не меньше входной двери, да надежного замка в кладовой. А еще лучше, чтоб
это была особа проверенная, кажется, ее матушка может написать нужным людям и
назавтра в пасторате будет кухарка и даже посудомойка, она тоже важна. Все эти домыслы
молодая леди высказывала пастору, идя с ним под руку до его дома, она спрыгнула с
двуколки, чтобы охотно составить молодому джентльмену компанию, пока ее отец проехал
вперед и ожидал молодежь у крыльца. Теперь все соседи видели ее подле пастора, уж
Кэтрин за ней ни за что не угнаться. И пусть она была не настолько ослепительной
красавицей – невысокого роста и слегка курносая, что придавало ее личику, некоторую
детскую непосредственность, да еще и смешные конопушки, – но в остальном, ее
расчетливости и дальновидности позавидовали бы самые битые авантюристки.
Пока что пастор пребывал в неведенье, относительно коварного плана женской
половины семейства Стоксонов, разработанной накануне, после ужина. Он списал все на
провинциальное добродушие и так же открыто принял гостей в своем доме, мистер
Стоксон так же не был посвящен в тайное сообщество – списал все на доброту своего
чада. Дама без стеснительности потребовала показать ей кухню, и почти приказательным
тоном велела господам занять места в гостиной. Господа, чтоб не терять зря время,
откупорили бутылку хереса, которую прихватил мировой судья из собственных запасов,