— Спасибо, что вытащили меня, — сказала я и поцеловала ее. Постаралась я сделать это чисто символически, но она перехватила инициативу. Поцелуй вышел влажным и горячим, и… яснее, чем любыми словами, она дала мне понять, что стоит мне когда-нибудь пожелать сменить жанр, она встретит меня с распростертыми объятиями.
Ну, что бы вы сделали на моем месте? Кажется, у людей бывают такие ситуации, для которых не существует строго утвержденного регламента. Только что я узнала, что она рисковала своей жизнью ради спасения моей… В этом нет сомнений, поскольку рейд был наверняка не так прост, как он выглядел в изложении Босса. Его обычная манера выражаться такова, что полное уничтожение, скажем, Сиэтла он охарактеризовал бы как «сейсмический толчок». Поблагодарив за спасение своей жизни, могла ли я сейчас оттолкнуть ее? Могла?..
Нет. И целуя ее в ответ, я полуутвердительно отреагировала на ее немое послание… Правда, тайком скрестив пальцы за спиной, чтобы никогда не чувствовать себя обязанной выполнить обещание, на которое вынуждена была намекнуть своими губами.
Наконец она прервала поцелуй, но не отодвинулась от меня.
— Слушай, родная, — сказала она, — хочешь, я тебе скажу кое-что? Помнишь, как ты отбрила этого подонка, которого они называли Майором?
— Помню.
— Этот кусочек пленки переписан и ходит сейчас у нас по рукам. От того, что ты ему ответила и как ответила, все в восторге. И больше всех — я.
— Это интересно. Скажи, а не ты ли сама ухитрилась переписать этот кусочек?
— Ну, что ты. Как ты могла подумать? — Она усмехнулась. — А ты против?
Я раздумывала не больше четверти секунды:
— Нет. Если тем, кто меня спас, нравится слушать, как я разговаривала с этим ублюдком, пускай наслаждаются. Только… вообще-то я обычно так с людьми не разговариваю.
— Все это прекрасно знают. — Она погладила меня по щеке. — Но, когда потребовалось, у тебя это здорово получилось, и каждая женщина здесь гордится тобой. Мужики тоже.
Она не торопилась уходить от меня, но вошла ночная сестра и велела мне лечь, сказав, что сейчас сделает мне укол снотворного. Я запротестовала, но так — приличия ради. Служащая из архива кивнула ей:
— Привет, Рыжик, — и, повернувшись вновь ко мне, тихо сказала: — Спи. Спокойной ночи, родная.
После этого она встала и вышла из комнаты, а Рыжик (это не имя — волосы у нее отливали золотом) спросила меня:
— Предпочитаете в руку? Или в ногу? Не обращайте снимания на Аниту, она вполне безвредна.
— Она вполне нормальна. — Мне пришло в голову, что Рыжик могла не только прослушивать все, что делалось в палате, но и просматривать на мониторе. Могла?.. Нет никаких сомнений. — А ты была там: на Ферме, когда горел дом?
— Когда горел, нет. Я была в гравилете с командой, которая вытащила вас и доставила сюда. На вас… больно было смотреть, мисс Фрайди.
— Не сомневаюсь. Спасибо тебе, Рыжик, а ты поцелуешь меня на ночь?
Ее поцелуй был теплым и совершенно не требовательным. Позже мне стало известно, что она была одной из той четверки, которая ворвалась в дом, чтобы вызволить меня, — один мужчина с кусачками, двое других — стрелки с оружием, а Рыжик… Она одна тащила носилки. Но сама она так об этом и не упомянула ни разу сейчас, ни позже.
О времени, проведенном в больничной палате, я всегда вспоминаю, как о первом случае в своей жизни (не считая отпусков в Крайстчерче), когда я ощущала простую, тихую, радость. Каждый день. Каждую ночь. Почему? Да просто потому, что я была не одна.
Конечно, из того, что я уже рассказала, каждому ясно — я живу как человек уже много лет. У меня давно уже нет удостоверения с большой пометкой «ИС» (равно как и с пометкой «ИЧ». Когда я захожу в туалет, мне никто не может сказать, чтобы я воспользовалась самой крайней кабинкой. Но фальшивое удостоверение и выдуманное происхождение не дают вам ощущения тепла, они лишь избавляют от унижений и преследований. И вы все равно прекрасно понимаете, что нет на свете такой нации и такого государства, которые бы сочли вас (и весь ваш вид) приемлемыми для равноправной причастности к ним. И вы прекрасно знаете, что на свете полно мест, где, стоит вам себя выдать, вы будете немедленно высланы, а то и уничтожены (или проданы).
Искусственный человек страдает от того, что у него нет родословной, гораздо сильнее, чем вам может показаться. «Где вы родились?» Что ж, строго говоря, я вообще не рождалась: я была создана в Генно-инженерной лаборатории при Трех университетах в Детройте. «Ах, вот как?» Мое начало было сформулировано в Мендельской ассоциации, в Цюрихе. Такой вот чудесный диалог!.. Только вы никогда и нигде его не услышите — ведь эти ответы никак не могут сравниться с ответами тех, чьи предки нашли свое место на «Мейфлауэре».[1] В моей метрике сказано, что я «родилась» в Сиэтле — полностью разрушенном городе, из которого вышло чудное местечко для пропавших метрик. А также для утерянных родственников.
1
«Мейфлауэр» — судно, на борту которого в 1620 году прибыла в Северную Америку одна из первых групп английских колонистов.