Босс был почти прав. Но он не предполагал, что мне придет в голову кому-нибудь доказывать - доказывать, что я «нечеловек» по новозеландским законам.
Первым моим порывом было потребовать, чтобы меня выслушали на общем семейном совете - но это было бесполезно. Мое дело уже явно было решено шестью голосами против… одного? Нет, против нуля…
Но я даже в дом не вошла. Тот телефонный звонок Аните, когда мы с ней были в Ботаническом саду, означал, что мои личные вещи упакованы и переданы в бюро забытых вещей на станции шаттлов.
Но и тогда я могла настаивать на том, чтобы было проведено семейное голосование, вместо того чтобы принимать на веру слова Аниты - прямо скажем, оскорбительные. Но зачем? Пытаться победить в споре? Доказать свою правоту? Всего за пять секунд мне стало ясно, что все сокровища, которыми я обладала, мне больше не принадлежат. Они растаяли, как тает радуга в небе, лопнули как мыльный пузырь - я больше не была «своей». У меня не было теперь детей, с которыми я могла резвиться на полу. Ничего не было.
Я думала об этом без слез, с тоской и горечью и даже не обратила внимания на то, как «благородно» поступила Анита: по условиям контракта в случае его нарушения я должна была выплатить семье кругленькую сумму. Было ли нарушением контракта то, что я оказалась «нечеловеком»? Было или нет - несмотря на то что все годы я аккуратно выплачивала свой пай? С одной стороны, если я уходила из семьи, они должны были выплатить мне как минимум восемнадцать тысяч новозеландских долларов, но, с другой стороны, я еще не только не успела выплатить полностью свой пай, но осталась должна почти вдвое больше, чем выплатила.
Но они повели себя «благородно» - если я была согласна быстро и тихо убраться подальше, они не собирались взыскивать с меня недостающую сумму. Непонятно было, правда, что произойдет, если я не соглашусь уехать и закачу публичный скандал.
Но я уехала.
Мне не нужно было идти к психиатру, чтобы он объяснил мне, что я сама себе сделала плохо. Это я поняла сразу, как только Анита объявила мне приговор. Был вопрос поважнее - зачем я сделала это?
Не из-за Эллен - и не стоило себя обманывать. Нет, не из-за нее. Как раз наоборот - теперь я была лишена какой бы то ни было возможности ей помочь.
Зачем же я сделала это?
Разозлилась.
Другого ответа я найти не могла. Да, разозлилась на весь род человеческий за то, что они считали, что я - не человек, что ко мне нельзя относиться как к равной. Мне снова дали понять, что я - второго сорта, что люди наделены привилегиями только потому, что они рождены, а я - нет.
Меня принимали за человека, и меня это устраивало - я получала те самые привилегии, но это не избавляло меня от ненависти к самой системе. Злость давит все сильнее, когда ее не можешь выразить. Настал день, когда мне стало более важно понять, станет ли моя человеческая семья принимать меня такой, какая я есть, - меня, искусственницу. Это стало важнее, чем старания любой ценой сохранить зыбкое семейное счастье.
И я поняла. Никто из них не вступился за меня - точно так же, как никто из них не вступился за Эллен. Пожалуй, я поняла это гораздо раньше - уже тогда, когда встала на защиту Эллен. Но в своем подсознании я разбираюсь плохо - это темный чулан, но, если верить Боссу, именно там и протекает мое настоящее мышление.
Я добралась до Окленда слишком поздно, чтобы успеть на дневной рейс полубаллистического корабля до Виннипега. Купив билет на следующий день, я задумалась, куда девать почти сутки, и сразу вспомнила о своем кудрявом ухажере - капитане Торми. Судя по тому, что он мне говорил, шансов на то, что он в городе, один из пяти. Но все-таки в его квартире остановиться было бы приятнее, чем в гостинице. Я отыскала терминал-автомат и набрала его код.
Вскоре загорелся экран, на котором появилась довольно хорошенькая молодая женщина.
- Привет! - улыбнулась она. - Это Торчи. Кто говорит?
- Я - Мардж Болдуин, - ответила я. - Наверное, я ошиблась номером. Я ищу капитана Торми.
- Нет, ты попала правильно, малышка. Подожди, я сейчас позову его.
Она исчезла с экрана, и я услышала, как она кричит:
- Эй, бабник! Там тебе звонит прехорошенькая девочка! Знает твое настоящее имя.
Когда она снова возникла на экране и прошлась по комнате, я заметила, что она по пояс голая. Она ушла в глубь комнаты, и я разглядела, что она совсем голая. Фигура у нее была - что надо. Может быть, бедра немного широковаты, но зато ноги были длинные и стройные, талия тонкая, а грудь почти такая же, как у меня, а я на свою не жалуюсь.