— Что это?
— Обвинение в трусости.
— Что?!
— Вас вызывают в комиссию сената в связи с вашим поведением во время битвы под Санасой.
От этих слов моя голова пошла кругом. Ведь битва под Санасой состоялась более семнадцати лет назад.
— О чем вы?
— Вас обвиняют в том, что вы бросили щит и оставили поле боя.
Все посетители «Секиры мщения» от изумления открыли рты. Оставить щит на поле битвы — одно из самых серьезных обвинений, которые могут быть предъявлены гражданину Турая. Вашему покорному слуге и в страшном сне не могло привидеться, что его когда-нибудь обвинят в трусости. Нет, мир положительно сошел с ума!
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Я настолько взъярился, что стал походить на извергающийся вулкан.
— Бросил щит? Я? Да я, щенок, практически в одиночку выиграл сражение под Санасой! Если бы не я, ты бы не слонялся по этому городу в своей дурацкой тоге. Здесь вообще не осталось бы города, по которому ты мог бы ходить. Кто посмел выступить с подобным обвинением?
— Вадинекс, который также принимал участие в битве, — ответил чиновник.
— Ну, с этим я разберусь! — взревел я и, размахивая мечом, ринулся к выходу. Никто не смеет обвинять меня в трусости.
Однако мой порыв остановил Гурд, обняв меня за плечи и для верности уперевшись ногой в стол.
— Ты куда? — спросил он.
— Убивать Вадинекса, куда еще? Никто не смеет обвинять меня в том, что я бросил щит!
— Убийство Вадинекса тебе не поможет.
— Нет поможет! Убери свои лапы! Я жажду крови.
— Тебя повесят.
Я попытался высвободиться из могучих объятий Гурда. Что касается Макри, то она с любопытством следила за развитием событий.
— Вообще-то, Фракс, я не возражаю против того, чтобы тебя вздернули за убийство. Ты назвал меня оркским отродьем и вообще вел себя невыносимо. Но разве это не то же самое, когда ты не позволил мне убить профессора Тоария?
— Совсем не то! Вадинекс покусился на мою честь!
— А Тоарий — на мою.
— А мне плевать! — проревел я, возобновляя борьбу с Гурдом.
— Тебя арестуют, и ты не сможешь помочь Лисутариде.
Я прекратил борьбу. По правде говоря, я понял, что от его захвата мне не освободиться. Он в молодости был необычайно силен и с тех пор сохранил физическую форму гораздо лучше, чем я. Через некоторое время он уже волочил меня к стойке бара.
— А они действительно повесят Фракса, если он прикончит Вадинекса? — спросила Макри.
— Да, — ответил северный варвар.
— Вот здорово! — возрадовалась моя подруга. — Отпусти-ка его, Гурд.
Гурд бросил на Макри злобный варварский взгляд и заявил:
— А в твоих советах мы больше не нуждаемся. Отправляйся обслуживать посетителей!
Все это время правительственный чиновник спокойно выжидал, когда в таверне воцарится тишина и он получит возможность говорить. Тишина вскоре наступила. Что ни говорите, но вид облаченного в тогу человека вызывает у обывателей уважение.
— Я должен предупредить вас, что тот, кому предъявлены подобные обвинения, отстраняется от исполнения официальных обязанностей, и вы, таким образом, лишаетесь права выступать в качестве Народного трибуна. Более того, действие вашей лицензии на ведение розыскной деятельности, выданной консулом от имени короля, временно приостанавливается. Вы лишаетесь права вести розыскную деятельность до тех пор, пока не будете оправданы, — в этом случае действие лицензии будет возобновлено. В случае же осуждения лицензия будет отобрана окончательно.
— Вы хотите сказать, что я должен прекратить все расследования?
— Да. Именно так.
— И на какой срок?
Это ему было неизвестно. Во всяком случае, до того, как мое дело будет заслушано на заседании сенатского комитета. На это могут уйти месяцы. Не исключено, что и годы. Если вы не пользуетесь в городе влиянием, ваше дело может очень не скоро добраться до суда.
Чиновник удалился, а мне осталось только размышлять о чудовищной нелепости выдвинутых обвинений. Гурд, поручив Макри наблюдение за баром, увел меня в заднюю комнату, где и нацедил внушительный стакан кли. Я прикончил напиток одним глотком, и варвар снова наполнил стакан.
— Спасибо, Гурд, что не позволил мне убить Вадинекса. Это было бы глупо. Хотя, надо признаться, желание прикончить мерзавца у меня не исчезло.
— Понимаю, — ответил Гурд. — Я бы тоже рвался это сделать, если бы меня обвинили в трусости. Будь мы на севере, этот тип уже был бы мертв. Но здесь все по-иному.
— И с каких это пор ты стал сознательным гражданином? — изумленно глядя на варвара, поинтересовался я.
— С тех пор как купил эту таверну и начал платить налоги.
Я знал Гурда много лет, и он в моих глазах всегда оставался северным варваром, крошащим недругов боевой секирой. Я как-то ухитрился не заметить, насколько изменился мой друг. Стал более зрелым, как говорится. Нет, если дело доходило до драки, то он ее не избегал, что доказал не раз, сражаясь в последние годы на моей стороне. Уловив мои чувства, он сказал:
— Не волнуйся. Если тебе не удастся вернуть себе честное имя с помощью закона, я помогу тебе разделаться с Вадинексом, и мы убежим из города вместе.
Я принял еще стаканчик кли. Судя по тому, как шли дела, у нас могла сложиться неплохая компания беглецов. Если мы все рванем на юг, то Лисутарида станет одним из самых полезных членов банды хотя бы потому, что без труда способна разжечь костер глухой ночью в необитаемых землях. Гурд спросил, знаю ли я, что могло вызвать столь печальное развитие событий.
— Я употребил власть Народного трибуна, чтобы защитить Лисутариду, положив конец действиям Службы общественной охраны и дворцовой стражи. Я с самого начала должен был допереть, к чему может привести вмешательство в дела влиятельных людей. Кто-то решил мне отомстить. Не исключено, что за этим стоит глава дворцовой стражи Риттий. Он давно точит на меня зубы. Это должно было рано или поздно случиться.
— Никто не поверит, что ты бросил щит и оставил поле брани, — попытался успокоить меня Гурд.
— А как насчет тех, кто меня не знает? Об этом же пойдут разговоры по всему городу, и некоторые наверняка поверят в клевету.
В Турае, где каждый рад услышать какую-нибудь гадость о своем ближнем, подобные обвинения могут прилипнуть навсегда. Репутация человека может быть уничтожена, даже если дело никогда не дойдет до суда. Любое упоминание о возможной трусости на войне — страшное клеймо. Оставление щита считается преступлением и карается по закону, но презрение людей страшнее любого приговора. Обвинение считается настолько серьезным, что во время оно крайне редко выдвигалось даже против тех, кто действительно был виновен. Командир когорты, увидев проявление трусости, просто колотил солдата, поил до умопомрачения и гнал в следующий бой в невменяемом состоянии. Привлечение к суду за трусость обычно приберегалось для политиков, чьи враги пытались опорочить их доброе имя. Это могло произойти и в том случае, когда родственнички желали отнять у несчастного состояние. Если обвинение считалось доказанным, виновный лишался всех гражданских прав.
— Но почему Вадинекс? — спросил Гурд.
Мы оба неплохо знали Вадинекса. Здоровенный грубый детина. Неплохой солдат, но туп, как орк. Злобный и низкий даже в мирное время.
— Я схлестнулся с ним прошлой зимой. Он охотно наедет на меня, если Риттий не поскупится.
У меня и мысли не было прекратить расследование, которое я вел для Лисутариды. Даже король не в силах запретить гражданину ходить по улицам города и задавать вопросы. Хотя я понимал, что теперь меня поджидают серьезные трудности. Я потерял юридическое право на защиту интересов своего клиента, и Служба общественной охраны может заставить меня выложить все, что мне известно по делу. По крайней мере теоретически. На практике же Служба общественной охраны вкупе с дворцовой стражей может валить к дьяволу.