По тротуару к ним шли рука об руку Генри Уинклер с Пенни Маршалл — Фонз и Лаверн.
— Чак и Бонни, — мрачно фыркнул Кен.
— Откуда ты знаешь?
— Даже без яиц у него гонору хоть отбавляй. Гляди, как вышагивает.
И верно, Чак еще издалека помахал рукой.
— Эй, жестянщик! Решил прогуляться со своей цыпочкой? Я думал, вы из постели весь день не вылезете. Правда, Бонни? Так и сказал — мол, трахаться будут все выходные напролет. Что, источник пересох?
Они с Бонни пересекли невидимую границу и остановились как вкопанные, разглядывая Кена и Мону Джей, превратившихся в главных героев «Истории любви».
Наслаждаясь их замешательством, Кен указал на зеркальную витрину. Парочка обернулась и уставилась на собственные отражения.
— Боже мой! — взвизгнула Бонни. — Я похожа на эту дебильную шлюху Де Фацио из телевизора!
— Это кто же так потрудился над моим лицом? — грозно поинтересовался Чак. Внезапно почувствовав, что изменилось не только лицо, он в панике схватился за штаны. — Что-о? Мой член! Святые угодники! Кто-то спер все мое хозяйство! Это вы? Признавайтесь!
— Мне очень жаль, Чак, — усмехнулся Кен, — но твоей пиписки у нас нет.
Он постарался в двух словах объяснить, что произошло.
Испуганное выражение на позаимствованной физиономии Чака сменилось яростью.
— Вот! Если бы Никсон остался на посту, такого никогда не смогло бы случиться! Черт возьми, я сто раз говорил: страна покатилась под горку с тех самых пор, как хреновы демократы раздули из мухи слона и устроили нам Уотергейт! Все наши беды от неуважения к законному президенту!
— Чак, не валяй дурака! — попытался урезонить его Кен. — Бутылка с СТП валялась у Риза на полке с пятьдесят четвертого года…
— Так вот кто виноват, что Никсон проиграл выборы в шестидесятом! Старый маразматик!
Бонни затравленно переводила взгляд со своего отражения в витрине на новое лицо Моны Джей и обратно.
— Значит, ты теперь у нас Эли Макгроу? — оскалилась она. — А я всего-навсего какая-то Пенни Маршалл!
Мона Джей кокетливо заправила за ухо прядь длинных черных волос.
— Что поделаешь, милочка… Я всегда выглядела лучше тебя.
— Лучше меня?! Ха! Значит, твой идеал красоты — это кудрявая толстогубая макаронница с коровьими сиськами?
Лицо Моны налилось кровью. Она величественно воздела руку с кольцом на пальце.
— Думай, что говоришь, Бонита Коуни!
— Мне плевать, на кого ты похожа сейчас! — не унималась Бонни. — Я-то прекрасно знаю, что задница у тебя шире, чем грузовик с кока-колой…
— Ну все! — взбеленилась Мона. — Не нравится быть Лаверн? Недостаточно шикарно? На, держи!
На месте Пенни Маршал стояла Джин Стэплтон в роли Эдит Банкер из семейного сериала.
Мона Джей злорадно расхохоталась. Чак в страхе попятился. Бросив взгляд на витрину, Бонни зарычала как тигрица и бросилась на Мону, вцепившись ей в волосы. Женщины кубарем покатились по асфальту, визжа и выкрикивая ругательства.
Кен бросился их разнимать, но Чак крепко схватил его сзади за локти.
— Не знаю, что там Бонни задумала, — спокойно произнес он, — но я думаю дать ей шанс. Мне не улыбается встречаться с чертом вместо девушки.
Значительное преимущество в весе скоро дало о себе знать. Прижав руку Моны коленом к земле, свирепая домохозяйка из Квинса завладела кольцом и с торжеством нацепила его на собственный палец.
4. Молчаливое большинство
Небо над домом Скаев напоминало экран телевизора, по которому шла «Семейка Брэди».
На самом деле оно и было телевизором, и показывали именно «Семейку Брэди».
Расплывшееся по небесной полусфере лицо Флоренс Хендерсон раскинулось на целые мили. Далеко на западе из-за горизонта высовывался кончик гигантского носа Энн Девис. В качестве общего фона выступали слегка размытые контуры кухни Брэди с оранжевыми стенами и столом цвета авокадо. Зрелище было похоже на северное сияние, но с той разницей, что продолжалось оно двадцать четыре часа в сутки.
Семья Скай в полном составе — Кен, Мона Джей, Кен-младший, Мона-младшая и безымянный полурослик, — собравшаяся за домом на стандартной лужайке в четверть акра, не обращала никакого внимания на сериал, ставший за долгие годы непрерывного показа слишком привычным. Вместо неба Кен с Моной с умилением наблюдали, как их средние по стране два с половиной ребенка играют в одобренные обществом игры.
Кен был в своем парадном субботнем костюме, состоявшем из летних хлопчатобумажных брюк, полосатой рубашки и мокасин. Изо рта у него торчала Отцовская Трубка, ароматный дым которой соперничал с запахом лосьона «Олд спайс». Сидел он в плетеном пластиковом кресле, рядом устроилась хранительница его домашнего очага.