Медведица пригнула детёныша к белой льдине, чтобы его не было видно, а сама притаилась за ледяной скалой.
Долго-долго лежали они выжидая. В полынье показалась сначала одна голова, круглая, блестящая. Осмотрелась — нет ли опасности. Зацепилась клыками за льдину. Потом метнулось вверх туловище с двумя короткими обрубками, не похожими ни на крылья, ни на лапы. Первый морж растянулся на солнышке. За ним второй, третий, четвёртый... Отыскав на льдине удобное местечко, моржи разнежились на солнышке и заснули.
Медведица подкрадывалась к ним со стороны полыньи, чтобы отрезать им путь к воде, и, дождавшись удобного момента, кинулась на них. Ух как заколотилось у медвежонка сердце!..
Медведица навалилась на ближайшего, моржа, и он отчаянно забился на льду. Остальные с испуганным рёвом заторопились к воде.
Как только морж затих, медведица довольным урчанием подозвала детёныша. Медвежонок приближался к моржу с опаской — делал шаг и отскакивал в сторону. Он ещё не знал, что такое смерть, не знал, что мёртвый зверь не опасен. Медведица принялась за еду, урчанием приглашая детёныша последовать её примеру.
Медвежонок попробовал, но ему не понравилось. Мясо показалось ему чересчур жирным, а запах — неприятным. Лишь со временем медвежонок вошёл во вкус и пристрастился к охоте.
Они путешествовали вместе с плавучими льдинами, время от времени перебираясь с одной на другую. Заметит медвежонок моржовое стадо или одинокого моржа, греющегося на солнце,— и ну теребить медведицу-маму. Гляди, мол, сколько вкусной еды! А она шлёпнет его лапой — не приставай! С каких это пор глупые сосунки учат её, матёрую медведицу, охотиться! Она ни разу ещё не промахнулась, ни разу не упустила добычу.
Но медведица охотилась, только когда её мучил голод. Насытившись, она устраивала долгий привал, спала, бродила по льдине, потом возвращалась к остаткам добычи. Уходила она, лишь обглодав последнюю кость. Всё это время ей могли попадаться целые стада моржей, она их не трогала. Она даже не поворачивала головы, чтобы взглянуть на них.
В один прекрасный день прибило их льдину к скалистому острову. Прямо перед ними высоко вздымался крутой берег — лёд и огромные валуны.
Медведица очень обрадовалась. Она ловко вскарабкалась вверх по обледенелому скалистому склону и оказалась в небольшой ложбинке.
Удивлённый медвежонок первый раз в жизни видел мягкий, бархатистый мох и зелёную траву. Больше всего его поразили алые пятна крови, непонятно откуда взявшиеся на изумрудном мху.
Малыш кинулся лизать их, но тут же испуганно отдёрнул мордочку. Это были не пятна крови, это были цветы. Цветы полярного мака.
Медведица разрывала мох, отыскивала съедобные корешки. Она урчала от удовольствия и звала детёныша отведать редкого лакомства. Ей, видно, приелось моржовое мясо, она хотела чего-то другого, свежего, душистого.
Однако вперёд они продвигались медленно и осторожно. На снегу виднелись чьи-то незнакомые следы. Они терялись в узком распадке, где лежал снег и трава только ещё пробивалась. Медведица ни на шаг не отпускала от себя детёныша. Она часто нюхала воздух: влажный ветер доносил чужие запахи. Медведица вела себя беспокойно: оглядывалась, затаивалась за ледяными выступами.
Здесь малыш впервые услышал лай собак.
Он застыл на месте, приподняв переднюю лапку. Медведица сразу же шагнула к детёнышу; чтобы заслонить его от неведомой опасности. Она навострила уши и стала насторожённо принюхиваться.
Собачий лай удалялся, становясь всё глуше и глуше.
Тишина...
Медведица с медвежонком всё ещё стояли, не трогаясь с места, и чего-то ждали.
Медведица, чутко раздувая ноздри, поворачивалась во все стороны. Лай смолк, но она чувствовала странный запах, кисловатый и непривычный,— запах людей и собак, которых никогда не встречали ни медвежонок, ни сама медведица.
Отрывисто рыча, она подозвала к себе малыша: надо сейчас же уходить отсюда. Тут ей было не по себе. Она чувствовала скрытую угрозу в чужом запахе, в лае незнакомых ей зверей.
Медведица заторопилась обратно к берегу, но их льдину унесло течением в океан. Кругом зеленела глубокая вода, и в ней миллионами и миллиардами чешуек отсвечивало солнце. Льдины плыли далеко-далеко, на самом горизонте, где океан сливался с небом. Медведица поняла, что они стали пленниками этого острова. Острова, где лают неизвестные звери, где ветер приносит кислый и резкий запах, такой неподходящий для этого чистого, как хрусталь, воздуха.
Медведица принялась ласково облизывать медвежонка. Ей было очень неспокойно.
А несмышлёный медвежонок расшалился — стал резвиться вовсю, играть.
На небе сияло солнце. Лучи его дробились на льдинах. Среди нагромождения торосов и скал тянулся узкий распадок — там зеленела полоска мха, росла мелкая травка, алели цветы.
Медвежонок кувыркался на мягком мху и, шаля, покусывал нежные полярные маки.
VI. Человек, собака, ружьё
В той белой пустыне, где родилась и жила медведица, никогда не ступала нога человека. Медведица и не подозревала, что на свете бывают двуногие существа, она никогда не слышала лая собак и выстрелов. Запахи человека, собаки и пороха были ей незнакомы. Она не знала, как тесно они связаны между собой,— не знала, что вместе они становятся страшным врагом диких зверей.
Медведица жила в диком, суровом краю. Морозы, вьюги, долгая полярная ночь и безбрежный океан надёжно защищали его от вторжений человека. Только коротким северным летом, когда солнце, не заходя, кружило над горизонтом, плавучие льдины нарушали безжизненное однообразие зеленовато-голубых просторов.
Но скоро океан опять заковывался в ледяные латы и надолго превращался в бесконечную мёртвую равнину. Низкое солнце снова скрывалось за горизонтом, и, казалось, навечно.
И опять всё застывало в белом безмолвии.
Где-то далеко, в тёплых странах, светило солнце, сновали ласточки, звенели колокольцами овечьи отары, на сочных пастбищах резвились ягнята.
Но ледяная страна белых медведей надёжно отгорожена лютыми морозами от щедрой жизни тех стран, куда весна приходит с пением жаворонков и буйством цветущей сирени.
Разве что прилетят сюда вместе с тёплыми ветрами стаи неугомонных птиц.
Может быть, эти птицы видели пароходы и сады, города и порты, церковные купола и вокзалы, поезда и телеграфные столбы, изогнутые мосты и мчащиеся по шоссе автомобили, парки с духовыми оркестрами и высокие памятники на площадях, розы на клумбах и разные другие чудеса, сотворённые руками человека. Может быть, знали они и про вещи, творящие зло,— человеческие руки могут мастерить и такие. Может быть, птицы слышали ружейные выстрелы. Может быть, они знали, что из тонкого стального ствола вылетает молниеносная, ошеломляющая смерть. Но они никому не могли рассказать об этом.
Птицы кричали на им одним понятном языке, разрывая своей перекличкой гнетущую тишину белых пустынь.
Когда налетал колючий студёный ветер, предвестник полярной ночи, птицы сбивались в стаи и улетали обратно в тёплые края, где наступала весна и цвела сирень.
А здесь оставались серебристые песцы, осторожно крадущиеся по сугробам, да зайцы-беляки, пускающиеся наутёк от малейшего потрескивания льдин. Да на скалистых берегах островов маячила всегдашняя добыча белых медведей: морские телята — тюлени и морские кони — моржи. Только они и чернели пятнами на белом снегу. А кругом — сплошная белизна...
Белые сугробы и льдины, белые медведи и песцы, белые зайцы и птицы. Странные птицы — питаются рыбой и никуда не могут улететь на своих коротких крыльях.
Вот этих зверей и птиц знала медведица, других для неё не существовало. А среди них никто не мог с ней соперничать. Все спасались от неё бегством. Едва касаясь лапами гладкого льда, убегали зайцы. Сливаясь с белизной снегов, ускользали песцы. Моржи и тюлени прятались в воде.