Медведю она дарила свободу. А человек? Клоун Августин, глупый Августин так и останется в цирке, и из вечера в вечер публика будет смеяться над его синяками и шишками.
Августин вошёл к Фраму в клетку.
Медведь ласково смотрел на него. Они были старые друзья и хорошо понимали друг друга.
— Значит, уезжаешь? — спросил клоун Августин, гладя Фрама.
Фрам с удовольствием ответил бы, если б умел.
Впрочем, он не подозревал, что скоро уезжает, ему и в голову не приходило, что его ждёт, какую радость приготовил ему старый охотник. Он только удивлялся, почему все приходят к нему в клетку, гладят его, несут гостинцы. Готовилось что-то необычное. Волнение людей заразило беспокойством и Фрама.
— Значит, едешь, Фрам? — повторил свой вопрос клоун Августин.— Завидую тебе, дружочек. Без тебя мне будет очень скверно. Цирк покажется совсем пустым. Ты был настоящим порядочным медведем. Куда порядочнее некоторых людей.
И клоун положил руку на белую мохнатую медвежью лапу, Фрам погладил клоуна, догадавшись, что другу тоскливо.
Августин вдруг резко повернулся, открыл дверь клетки и выбежал, кинув медведю через плечо:
— Счастливого пути, Фрам! Счастливо!
Клоун Августин был очень-очень расстроен. Но он не хотел, чтобы кто-нибудь это заметил. Ведь даже плачущий клоун вызывает только смех.
В тот же день в последнем вагоне поезда Фрам отправился в путь. Вместе с ним ехал специально нанятый человек.
Ночь и ещё целых два дня ехал Фрам на поезде, пока наконец не прибыл в порт, откуда отплывал пароход в Северный Ледовитый океан.
В дороге Фрам чувствовал себя прекрасно. Он привык к долгим путешествиям, привык к мельканию за окнами разных деревень, городов, стран, к меняющимся от границы к границе нарядам. И сейчас он проезжал города, где на стенах ещё висели старые афиши, поблёкшие от дождя и солнца, на некоторых из них можно было разглядеть изображение белого медведя и слова: «Выступает Фрам...»
Фрам понял, что в его жизни происходит нечто необычное, когда пароход, на который его посадили, отчалил от берега.
Он царапался в дверь каюты, отказывался от еды не находил себе места.
Морская качка напоминала ему о чём-то давнем далёком, полузабытом.
Она напоминала ему о первом путешествии по океану, о первом в его жизни пароходе и о голубоглазом моряке Ларсе, который привёз Фрама в тёплые края.
Среди пассажиров быстро разнёсся слух, что на пароходе едет знаменитый Фрам из цирка Струцкого, что директор отправляет его домой, в страну вечных льдов, потому что он заболел тоской по родине и не может больше выступать.
И конечно, всем захотелось познакомиться с замечательным медведем поближе. Ему приносили булки и конфеты, фрукты и напитки. Некоторые пассажиры видели выступления Фрама в цирке и аплодировали ему. Они прекрасно помнили, как медведь пил пиво прямо из бутылок, играл на гармонике, угощал детишек конфетами. И сейчас их очень удивляло, что Фрам не притрагивался ни к конфетам, ни к фруктам, ни к бутылкам с пивом.
— Наверное, он скучает взаперти,— сказала молодая женщина.— Поглядите, какой он грустный! Когда я видела его в цирке, он был самым весёлым медведем на свете. Настоящий артист! Я тогда смеялась до слёз... Надо поговорить с капитаном. Он умный человек и, конечно, разрешит Фраму гулять по палубе... Могу поклясться, что медведь будет смотреть на океан и радоваться, как человек.
Молодая женщина была доброй и не ограничилась пустой болтовнёй. Она пошла к капитану и действительно убедила его. Фрама выпустили из каюты, и он стал свободно прогуливаться по палубе вместе с пассажирами. Он и вправду вёл себя как человек; время от времени Фрам вставал на задние лапы и долго стоял, опершись о бортовые перила, глядя в даль океана, туда, где простирались вечные льды.
Его окружали любопытные. Дети протягивали ему то мял, то корзиночку с конфетами. Фрам охотно играл с ребятишками. Он подбрасывал мяч, открывал корзиночку и раздавал детишкам сладости. К вечеру он уже подружился со всеми пассажирами.
Медведь часто подходил к борту, смотрел на океан, жадно втягивая ноздрями солёный воздух. Ночью он сам ушёл в каюту.
— Ну что я вам говорила! — радовалась молодая добрая женщина.— Это удивительный зверь! На месте капитана я бы купила дрессированного медведя, чтобы он всегда жил на пароходе. Лучшего развлечения для пассажиров не придумаешь!
Прошли три дня и три ночи, и цвет воды в океане изменился. Она стала зеленоватой, холодной. Ветер посвежел. Ночи сделались светлыми, прозрачными.
Фрам больше не играл в мяч. Стоя на задних лапах и вцепившись передними в железный поручень, он застыл, как изваяние. Раздувая ноздри, он принюхивался к холодному, колючему ветру. Фрам узнавал его.
Однажды утром он увидел на горизонте айсберги.
Осторожно огибая льдины, судно замедлило ход.
Фрам жадно вдыхал влажный воздух. Он не вернулся в свою каюту и простоял всю ночь, вглядываясь в голубоватую даль.
Вдруг медведь вздрогнул. Чья-то рука поглаживала его по спине.
Это была молодая добрая женщина. Кутаясь в тёплую шубку, она вышла на палубу — ей не спалось. Первый раз в жизни она совершала подобное путешествие. Женщина знала, что утром охотники собираются высадить Фрама на безлюдный остров, и, одевшись, пришла посмотреть, что делает белый медведь.
— Значит, милый Фрам, ты скоро с нами расстанешься? — тихо сказала она.— Неужели ты ни о чём не пожалеешь? Не затоскуешь о нашем мире? Не соскучишься там, в холодной пустыне?..
Её рука нежно гладила белый, влажный от солёного ветра мех медведя. Фрам обернулся и посмотрел маленькими добрыми глазками на стоящее рядом с ним человеческое существо; завтра ему предстояло проститься с людьми навсегда. Казалось, он понял вопрос и вместо ответа поднял согнутую лапу и осторожно положил её на плечо женщины.
Она негромко вскрикнула и на какую-то долю секунды подумала, что зверь — это зверь, пожалев, что так необдуманно вышла ночью одна на палубу и подошла к медведю.
Но Фрам уже снял лапу. В глазах его светился укор. Он словно хотел сказать:
«Почему ты испугалась? Не веришь, что я учёный медведь и никогда не причиню зла ни одному человеку?»
Женщина зябко поёжилась,— ночь была очень холодной.
— Спокойной ночи, Фрам!..— сказала женщина.— Иди, поспи в тепле. Завтра для тебя начнётся другая жизнь. Не очень-то лёгкая, потому что ты от неё отвык...
Фрам остался один. Ночь была голубая, светлая, непохожая на ночь. Откуда-то издалека её освещало солнце, скрытое туманной пеленой. Пароход приближался к тем краям, где день равен ночи, а сутки равны году.
IX. Пустынный остров на краю земли
Остров был высоким, скалистым и удручающе пустынным. Сугробы, льды, и ничего больше. Изредка белый покров острова вспарывали каменные пики.
Островерхие утёсы походили на башни разрушенной крепости. Казалось, её опустошили неведомые бедствия. И теперь одинокие развалины, окружённые зелёным безбрежным океаном, словно ждали кудесника, который мановением волшебной палочки вернёт их к жизни.
На острове — ни души. Не видно зверей на каменистых обрывах. Не струится голубоватый дымок в небе. Не взлетают птицы. Мёртвая тишина. Ни шороха, ни ветерка.
Пароход бросил якорь в открытом море.
Стояло холодное белое утро. Закутанные в шубы, пассажиры высыпали на палубу. Мороз пощипывал носы и щёки. Все дивились необычному полярному утру. Солнца не было, голубизна ночи редела, сливаясь с белёсым, словно бы неземным светом.
Утро без солнца. Солнце осталось далеко позади над тёплыми морями, откуда приплыли путешественники и где дни сменялись ночами, ночи — днями. Здесь ещё долго не взойдёт солнце. Пока оно лишь угадывается за багровой полосой на востоке.
Багровая полоса предвещала наступление северной весны. Не той, к которой привыкли пассажиры — с половодьем солнечного света и красок, буйством сирени и зеленью лужаек в жёлтых одуванчиках.