Фрам толкал их мордой, переворачивал лапами, стараясь столкнуть в воду. Наконец он схватил детёныша и бросил его, словно мячик, в океан. Только тогда тюлени заволновались и юркнули за ним.
Фрам уселся на краю скалистого выступа, уткнулся подбородком в лапы и задумался совсем как человек.
Неужели он не сможет охотиться? Что же ему тогда делать? В цирке он сдружился со всеми животными, они жили вместе, выступали вместе. Он знал их. Слышал, как они тосковали о свободе и родных краях, откуда их увезли.
Всё это, конечно, трогательно, но голод-то остаётся голодом.
Фрам чувствовал себя самым несчастным медведем на свете. Он вернулся слишком поздно, он был совсем не подготовлен к жизни за Полярным кругом. Удручённый, с поджатым хвостом, Фрам собрался взобраться по склону и вернуться обратно на остров.
Вдруг он принюхался... Знакомый запах!
Запах привёл Фрама к расселине, где охотник оставил ему провизию. Там были банки со сгущённым молоком, обледенелые куски мяса, замёрзший хлеб. Фрам обрадовался. Он открыл банку сгущёнки осторожными ударами об острый каменный выступ — этому он тоже заучился в мире людей. Молоко замёрзло, и Фрам отгрызал от него по кусочку. Вторую банку он согрел под мышкой. Лизал молоко и облизывался. Потом съел кусок мяса и каравай хлеба. Не хватало только бутылки пива и куска торта в довершение пира! Впрочем, и так неплохо... На сегодня он избавлен от забот. Да и завтра тоже.
Он бережно сложил оставшуюся еду в каменную кладовую и закидал её снегом, как делают собаки, пряча кость.
А послезавтра? А потом?
Фрам поскрёб лапой в затылке, как это делал клоун Августин, когда ответа на вопрос не находилось да и вообще не могло найтись.
Теперь можно было лезть наверх, искать себе жилище...
Вскоре Фрам нашёл пещеру, куда не задувал ветер, и, довольный, улёгся. Теперь ему не хватало только скатерти-самобранки с тюлениной и моржатиной. Но, увы, такого не предвиделось ни сейчас, ни потом.
Неделю спустя сухой мороз сковал океан льдом до самого горизонта. Взошло солнце. На востоке большой красный шар низко висел над океаном. Воздух стал прозрачным, как стекло. Наступило долгое-долгое утро. От стужи дыхание Фрама превращалось в ледяные сосульки, намерзавшие у рта.
Кругом, куда ни глянь, тянулся ледяной наст.
Фрам предусмотрительно попробовал его лапой. Лёд был толстым и прочным. Видно, пора отправляться на север, туда, где он встретит других белых медведей, своих далёких сородичей.
И Фрам неторопливо пустился в путь-дорогу. Голод жестоко терзал его. В зелёных полыньях время от времени мелькали тюленьи головы. Тюленихи-мамы подталкивали мордой детёнышей, помогали им взобраться на льдины, чтобы малыши погрелись в лучах нежаркого солнца. Фрам отворачивался, борясь с искушением.
Однажды ему повезло — он наткнулся на моржовую тушу, вмёрзшую в лёд. Возможно, это были остатки пиршества какого-нибудь белого медведя. А может быть, погибшего моржа просто прибило течением, прихватило морозом, и он прекрасно сохранился в природном холодильнике.
Фрам как следует поработал когтями и освободил тушу ото льда. После долгого поста как он набросился на мясо! И ел, ел, пока не почувствовал, что не может двинуться с места. Тогда он растянулся прямо возле остатков туши и крепко заснул. Проснувшись, доел мясо и с новыми силами двинулся дальше.
Фрам потерял ощущение времени. Он уже не различал дни и ночи, потому что здесь их не было. Иногда он шёл трижды по двенадцать часов кряду. А иногда спал почти столько же. Он долго привыкал к бесконечному утру и жестоким морозам.
Спустя неделю, а может быть, и две, когда солнце поднялось выше, Фрам разглядел за ледяным полем серую полоску суши. Это был длинный остров, но не такой скалистый и пустынный, как первый.
На снегу виднелись следы. Фрам сразу узнал большие, глубокие отпечатки, похожие на его собственные. Они переплетались с множеством более мелких следов — здесь бегали, прыгали, спасались от погони, охотились разные звери. Какие? Песцы? Или волки? Зайцы, а может быть, и собаки? Фрам не умел читать следы — в его прежней жизни такая наука была ни к чему.
Он ускорил шаг и, раздувая ноздри, пошёл по медвежьим следам.
Это была хорошо утоптанная тропа, проложенная каким-то медведем. Чувствовалось, что этот медведь был здесь полновластным хозяином. Следы не петляли, не путались, медведь шёл уверенно и спокойно.
Тропа, очевидно, вела прямиком к берлоге или засаде. А может, и к кладовой с запасами.
Фрам никогда ещё так не волновался. Сердце у него колотилось и останавливалось. Наконец-то он встретится со своим сородичем!
Незнакомый брат, родившийся и выросший на воле, среди льдов. Товарищ, который научит Фрама всему, чего он не знает или забыл.
Следы были свежие, чёткие. В морозном воздухе уже ощущался запах того, кто их оставил.
И вот они встретились...
Дикий медведь полярного края и медведь, вернувшийся из людских краёв.
Дикий медведь оскалился, встал на задние лапы и зарычал.
Фрам ответил ему дружелюбным урчанием. Он шагнул вперёд, потянувшись к незнакомцу мордой.
Дикий свирепо разинул пасть и попробовал укусить Фрама. Фрам удивлённо отскочил. Тогда дикий, раскинув лапы, бросился вперёд, чтобы начать жестокий медвежий поединок, когда соперники, сцепившись намертво, катаются по льду, пока один из них не останется лежать бездыханным.
Фрам легко увильнул от нападения и посмотрел на медведя с грустным упрёком.
Какая досада — первый встреченный им медведь оказался плохо воспитанным грубияном. Но ему можно было посочувствовать, потому что схватка с самого начала была неравной. В мире людей Фрам научился всяким хитроумным приёмам, а что умеет этот упрямец?.. И Фрам решил слегка поучить дикаря уму-разуму...
Прыжок — Фрам увернулся, а дикий медведь упал на четвереньки. Он обошёл вокруг Фрама, покачивая большой головой,— у всех медведей на земле это признак великого гнева. Потом, набычившись, он кинулся на Фрама сбоку, чтобы боднуть его под ребро, но Фрам перемахнул через дикаря великолепным прыжком и оказался далеко позади него, стоя на задних лапах как ни в чём не бывало.
Незнакомец разинул пасть от изумления. Ничего подобного он ещё не видал. В его тяжёлой голове такое не укладывалось.
Он развернулся и бросился на пришельца.
Фрам повторил свой великолепный прыжок. Дикий медведь проехался мордой по льду. Фрам не упустил случая, схватил дикаря за шиворот и встряхнул его несколько раз. В цирке Струцкого он так поступал с клоунами в медвежьей шкуре, когда они плохо передразнивали его. Потом он отпустил забияку и ждал, уперев лапу в бок. Глаза у него поблёскивали весело и беззлобно.
Всем своим видом он словно бы говорил:
«Ну что, почтеннейший, хватит? Как видишь, я умею шутить. А ты, к сожалению, не очень. А ведь это была только разминка. Я ещё и не такое могу. Лучше со мной не связывайся!.. Давай мириться. Ну, что ты рычишь? Что значит твоё «р-р-р»? Право, ты смешон и напрасно злишься. Давай лапу, будем друзьями!.. Ты не представляешь, как мне нужен друг в этой пустыне!..»
Фрам ждал, глядя озорно и дружелюбно: одна лапа в бок, другая протянута незнакомцу.
Но дикий медведь действительно не понимал шуток. Он не мог простить пришельцу его неслыханной дерзости. Снова вскочив на задние лапы, он с воем бросился на Фрама.
Тогда Фрам подставил медведю, как когда-то клоуну Августину, подножку. Приём этот удавался ему отменно и всегда вызывал хохот галёрки.
Медведь ещё раз ткнулся мордой в снег.
Фрам отдал ему честь, весело, но чуть-чуть свысока.
А дикарь опять встал на задние лапы и, пыхтя, полез в драку. На этот раз Фраму пришлось прибегнуть к двойному сальто-мортале, и было оно, пожалуй, самым удачным в его жизни.