Однако Дуралей вскоре совсем отчаялся и решил покинуть не принадлежащие ему больше владения. Он уплыл на льдине куда глаза глядят, лишь бы не встречаться больше с шальным медведем, который крутится, как смерч, скачет, как заяц, и, издевательски уклоняясь от честной драки, объедает тебя подчистую...
Фрам снова остался один и снова начал поститься.
Морда у Фрама заострилась, брюхо втянулось. Теперь, укладываясь спать, он чувствовал свои выпирающие кости.
«Плохо дело! — ворчал он про себя.— Куда уж хуже... Как быть, Фрам, малыш? Что делать?..»
Фрам ушёл подальше от берега, в глубь острова. Но и там он никого не встретил. Все живые существа держались берега океана, где можно было поживиться рыбой, где грелись на солнышке птицы со своими выводками.
Из похода Фрам вернулся с ещё более вытянутой мордой и прилипающим к спине брюхом. Изменив план своих исследований, он решил обойти остров вдоль по берегу.
Солнце медленно плыло по небу. Ослепительно сверкал снег. Блестели льдины. До самого горизонта простирался зелёный, бескрайний океан с мелкой зыбью волн. По океану плыли льдины, иногда причаливая к береговым скалам, потом снова уплывая нескончаемой вереницей вдаль. На ледяных прозрачных плотах плыли моржи и тюлени с детёнышами. Греясь на солнце, они путешествовали из конца в конец океана. И только один-единственный раз Фрам видел пароход.
Горячая волна прилила к сердцу, дыхание стеснилось. Пароход!.. Люди!.. Может быть, там охотник, который высадил его на пустынный остров, заботливо оставив провизию в скале-холодильнике, женщина, ласково гладившая его рукой. Пароход!.. Люди!.. Другой мир... Далёкий мир, где его понимали, где он никогда не был одинок и не чувствовал себя чужим, как случилось в этой ледяной пустыне среди диких неотёсанных медведей, умеющих только оскаливать клыки или удирать, завидя его.
Фрам встал на задние лапы и радостно замахал передними.
Но пароход уплыл, растаял за горизонтом. Возможно, судно направлялось к другим, отмеченным на карте островам, где были стоянки охотников и рыбаков.
А может быть, пароход ему просто померещился?
Океан со своими вечными айсбергами показался Фраму ещё более пустынным и враждебным. Он побрёл дальше по скалистому берегу... И вдруг увидел медведицу с двумя медвежатами.
После знакомства с Дуралеем он решил, что разумнее всего рассеять с самого начала все подозрения. Он обрадовался этой встрече, потому что искал друга. Может быть, у медвежат нет отца? Он готов усыновить их, обучить весёлым проделкам. Ещё издали Фрам стал выражать свои самые добрые намерения.
Он вставал на задние лапы, отдавал честь по-военному, кувыркался, катился колесом, шёл на передних лапах, подбрасывал вверх и ловил комья снега. Наконец, он, вальсируя, приблизился к ним.
Медведица смотрела на него как на привидение. Она пятилась, остолбенело следя за грациозно вальсирующим Фрамом.
Медведица не понимала, чего хочет этот странный медведь. Может быть, как Дуралей, она тоже сочла его ненормальным или ещё хуже — бешеным.
Зато медвежата сразу выразили радость и восхищение. Проделки Фрама им явно пришлись по нраву. Они не боялись Фрама, не убегали, не таращили глупо глаза. Наоборот, им хотелось подбежать к нему поближе.
Но медведица-мама сердито подгребла их лапой поближе к себе и зарычала. Видно, пригрозила хорошей взбучкой, как только они останутся наедине. А пока она собиралась разделаться с этим медведем-шутом.
Фрам был в двух шагах. Он бы с удовольствием приласкал белых пушистых медвежат, погладил бы их, как гладил когда-то ребятишек в цирке. Но медведица встревожилась не на шутку. Всё непонятное казалось ей враждебным. Оскалившись, она зарычала. Лапой затолкала детёнышей себе за спину, чтобы расчистить поле боя. Шерсть дыбом встала у неё на загривке, и, мотнув головой, она с рёвом кинулась на Фрама.
Тот закрутился как волчок. Ему, отощавшему от голода, манёвр удался, даже лучше, чем он ожидал. Медведица скользнула мимо него, потеряла равновесие и стукнулась носом об лёд. Фрам грустно посмотрел на неё и участливо протянул лапу, желая помочь ей встать,— люди научили его быть вежливым. Однако сестрица Дуралея злобно напряглась и вонзила клыки в протянутую лапу. Наверное, она вырвала бы изрядный кусок мяса и шерсти, не будь у Фрама в запасе ещё одного приёма: Фрам тут же зажал ей лапой ноздри.
Задохнувшись, медведица отпустила лапу. Всё ещё зажимая ей ноздри, Фрам подтащил упрямицу к детёнышам, а сам отошёл.
Взобравшись на скалу, он принялся зализывать рану. Придя в себя, медведица гневно зарычала ему вслед.
Фрам притворился, будто ничего не слышит и не понимает. Он не хотел драться. Противники мерили друг друга взглядом: Фрам — сверху, медведица — снизу.
И тут цирковая выучка оказалось сильнее Фрама.
Он скорчил рожу и насмешливо подудел, совсем как клоун Августин, а потом сделал великолепное сальто-мортале. Вне себя от негодования и страха сестрица Дуралея подтащила к себе медвежат и прыгнула вместе с ними на первую попавшуюся льдину. Она покинула поле боя, не желая иметь ничего общего с шутом.
За скалой Фрам обнаружил почти нетронутую моржовую тушу. Опять скатерть-самобранка, так сказать, кушать подано. Он всласть наелся медведицыным обедом и вздохнул, сожалея, что хозяйка уже не вернётся...
Фрам встречал и других медведей и всякий раз старался завязать с ними дружбу. Он приближался к сородичам без цирковых номеров, как самый обыкновенный медведь. Но все они сразу же показывали клыки и кидались на Фрама. И опять, чтобы избежать схватки, волей-неволей приходилось учёному медведю прибегать к проделкам клоуна Августина или обезьянок Ники и Пики. Фрам не хотел никого обижать, ему достаточно было ошарашить противника. Стоило Фраму перекувырнуться, пройтись на передних лапах или станцевать вальс, как очередной дикарь застывал на месте, вытаращив глаза, не решаясь вступить в бой с таким непонятным зверем. Дикарь бросал и стол и дом и удирал, мотая своими длинными меховыми штанами, свисающими до пят. Успокаивался он, лишь отбежав далеко-далеко и вскарабкавшись для безопасности на скалу.
Оттуда дикарь с великим удивлением и страхом глядел на странного зверя: с виду медведя, но по повадкам — неведомо кого.
Фрам вставал во весь рост. Он приветственно махал передними лапами и, кивая головой, по-дружески призывал к миру. Он как бы говорил:
«Ну, что ты? Иди сюда! Это же твоя добыча. Я же приглашаю тебя за твой собственный стол!.. Ну что же это такое? Неужели и ты родной брат того драчуна и тупицы, который удрал с острова куда глаза глядят? К столу! Прошу к столу!»
Но это был глас вопиющего в пустыне. Дикарь скрывался за скалой или улепётывал во весь дух, путаясь в своих белых шароварах.
Постепенно Фрам стал понимать, что обречён на вечное одиночество. От диких медведей его отделяло нечто таинственное и роковое, он и сам не понимал что. Он чувствовал себя отверженным. Здесь он был незваным гостем, потому что не знал суровых законов полярного края. Он был выходцем из другого мира и, казалось, жил шутя, несерьёзно. Не соблюдал никаких правил, понятия не имел о границах медвежьих владений.
Фрам обычно появлялся в разгар чужого пиршества. Хозяин рычал, мотал головой, скалился, готовясь защищать свою добычу до последней капли крови. Но акробатические номера Фрама, его перепляс с подскоком заставляли беднягу попятиться, а потом пуститься наутёк. Оставленная еда доставалась Фраму, и он с аппетитом уплетал её. Но день ото дня ему становилось всё грустней и грустней.
Когда же наконец он встретит медведя, который сможет понять, что Фрам хочет и умеет дружить?
Фрам продолжал кочевать с острова на остров по ледяному насту или на плавучих льдинах. Но всюду его ожидал один и тот же жестокий приём: для всех он был бродяга, нарушитель медвежьих законов.