Как-то раз внизу, под самой скалой, они увидели маленького тюленёнка. Он лежал на большом плоском камне, омываемом прибоем, и грелся на солнышке. Был он маленький, круглый, гладкий. Видимо, туда подсадила его тюлениха-мама, толкая мордой. А сама нырнула в воду, чтобы добыть ему какое-нибудь лакомство.
Медвежонок вскинул глаза на Фрама. И тотчас же поглядел вниз. Ему явно не сиделось на месте.
Фрам увидел сверху круглые глаза тюленёнка, удивлённые и бесхитростные. Он отвернулся. Он предчувствовал, что произойдёт дальше. Знал, что должно произойти, но ничего не мог сделать.
Егоза проворно съехал вниз на своих белых меховых штанишках, прыгнул и вцепился в тюленёнка... В воде у самого берега билась большая тюлениха, она пыталась выпрыгнуть повыше и спасти детёныша. Но когда она наконец выбралась из воды, Егоза, тащивший за собой добычу, был уже высоко, среди скал.
Тюлениха плакала, стонала, жаловалась...
Медвежонок довольно урчал, разрывая когтями пищу, празднуя свою первую охотничью удачу.
Потом, облизываясь, сытый и гордый, завертелся вокруг Фрама.
Фрам отводил глаза, стараясь не смотреть на него. Он знал: теперь что-то навсегда отдалило его от маленького друга, который даже не подозревал о том, что жесток, потому что инстинктивно следовал законам своей ледяной родины.
Вскоре Фраму пришлось всерьёз задуматься о судьбе Егозы.
Как-то раз он заснул, растянувшись на солнышке, и проснулся от какого-то беспокойного сна. Этот сон, впрочем, как и все его теперешние сновидения, уносил его обратно в далёкий мир людей.
Егоза куда-то запропастился. Когда Фрам прилёг, медвежонок был рядом с ним. А теперь он куда-то убежал.
Потянувшись, Фрам встал и отправился на поиски. Поглядел вправо, влево — никого. Двинулся к впадине, где по ледяному дну сочилась струйка талой воды. И вдруг остановился, ошеломлённый...
Егоза давал представление! Он воспользовался случаем, чтобы втихомолку повторить трюки Фрама. Козырял, приставив лапу к уху. Танцевал вальс. Добросовестно старался сделать двойной прыжок. Падал с разбегу, уткнувшись носом в снег. Снова прыгал, шлёпался на спину... Упрямо начинал всё сызнова и опять катился кубарем.
Поймав взгляд Фрама, медвежонок радостно заурчал. Видно, ждал похвалы. Он пошёл навстречу Фраму на задних лапах, раскланиваясь и кружась в вальсе. Потом остановился, отдав честь по-военному. Он надеялся, что старший друг будет доволен таким способным и прилежным учеником.
Но Фрам схватил его за шиворот, приподнял над землёй и отшлёпал как следует. Не в шутку, а очень и очень чувствительно.
Медвежонок вертелся, рычал, скулил, но Фрам был неумолим. Когда он отпустил Егозу, тот плюхнулся на снег, как блин. И от обиды и удивления даже не заскулил.
Разгневанный Фрам проурчал:
«Надеюсь, ты понял — я тебе разрешаю всё. Живи как хочешь, живи по здешним законам. Но шутом, как я, ты не будешь! Этого я не допущу. Хватит и одного!..»
Медвежонок подполз к старшему другу, ластился к нему, просил прощения, хотя и сам не понимал за что.
Потом он плёлся за Фрамом, из осторожности не подходя к нему слишком близко. Встанет Фрам — и медвежонок остановится. Идёт Фрам дальше — и он за ним.
Медвежонку хотелось умилостивить Фрама, но он не знал как. Он рад бы просить прощения, но не понимал за что.
Утоптанная ими тропа вела прямо к берегу.
Фрам шёл задумавшись и опустив голову. Он решился. Как бы ни было ему горько и трудно, но он должен расстаться с единственным своим другом во всей этой ледяной пустыне. Так будет лучше для медвежонка. Пусть он рассчитывает только на свои силы. Егоза смышлёный, храбрый, обещает стать отличным охотником. Он хорошо подготовлен для здешней жизни.
Оставшись с ним, малыш наверняка станет шутом. Он будет таким же отверженным, никому не нужным медведем. Фрам не хотел этого.
Он ускорил шаг и остановился только на самом берегу.
Перед ними простирался зелёный бескрайний океан, по нему тянулись куда-то вдаль к горизонту плавучие льдины, похожие на таинственные корабли без парусов, без вёсел, без гребцов.
Внизу к берегу прибило большую льдину. Она покачивалась на волнах, готовая вот-вот двинуться дальше.
Не оглядываясь, Фрам быстро заскользил вниз, вскочил на ледяной; плот и оттолкнулся лапой от скалы-якоря. Льдина качнулась, повернулась на месте и, подталкиваемая течением, поплыла путём всех ледяных кораблей.
На льдине одиноко сидел белый медведь, сидел сгорбившись, повернувшись спиной к суше.
Наверху бегал по берегу взад-вперёд, скуля и вытягивая шею, белый медвежонок. Он звал Фрама, просил, чтобы тот вернулся или забрал его с собой. Но Фрам, белая неподвижная громада на белой льдине, так и не обернулся.
Медвежонок перестал бегать, сел и сразу стал похож на маленькую снежную горку. Он больше не плакал, не скулил, он сидел и смотрел, как плавучая льдина с белым силуэтом становилась всё меньше, меньше и, наконец, растаяла за зелёной чертой горизонта.
XIV. Нанук
Океан плескался, зеленовато-серый, холодный, неприветливый. Глядя на него, трудно себе представить, что бывает и мягкая ласковая синева тёплых морей. Даже долгий полярный день и яркое ослепительное солнце не смягчали дикую, тревожную красоту океана. Так говорят все путешественники.
Сначала всех поражает необыкновенное величие Севера. Его дикая, нетронутая красота. Застывшее в небе солнце. Серебрящаяся рябь воды. Куда ни посмотри — ровная водяная пустыня, редко-редко, где торчит тёмный скалистый остров. И не бороздят эту ровную водяную гладь корабли, не тревожат лодки. Зелёная вода и огромные белые айсберги — вот и всё, что можно здесь увидеть.
Изредка пронесётся по небу шумная птичья стая, и никто не знает, откуда она прилетела, куда летит.
Странная красота у Севера. Гнетущая, безрадостная, подавляющая. Она пробуждает в человеке ощущение бесприютности, покинутости, безысходного одиночества.
А в небе всё так же висит незакатное солнце. Всё так же сверкает серебристая чешуя волн. Всё так же пустынен горизонт. И так же из дали в даль плывут белые льдины.
Утомлённые, пресытившиеся однообразным зрелищем, глаза путешественников просят чего-то другого.
Им хочется увидеть корабль или длинную полосу суши. Хочется услышать человеческий голос! Причалить к берегу с мягким тёплым песком, с садами, с соловьиным пением. Какие несбыточные мечты!
Вокруг суровый пустынный океан.
Ровный ослепительный свет незаходящего солнца... И человек начинает тосковать о другом, переменчивом, свете — ярком утреннем, мягком вечернем, холодноватом осенью, нежащим весною.
Здесь же всякая перемена может быть только к худшему — шторму или туману.
Снежная пелена застилает тогда небо. В тумане появляются и исчезают неясные тени плавучих льдин, похожие фантастическими очертаниями на призраки.
Вот такой густой туман и закрыл солнце, когда Фрам плыл по океану на своём ледяном плоту. Туман опустился внезапно, окутал льдину, заволок небо, скрыл океан. Белый непроницаемый ватный полог заглушил даже плеск воды. Фрам лёг на льдину и закрыл глаза, безразличный ко всему на свете.
Будь туман или солнце, плавучая льдина всё равно будет уносить его всё дальше и дальше в океан. Фраму хотелось заснуть и спать долго-долго, а проснувшись, увидеть зелёный берег, поля, цветы, людей, сады и жёлтые песчаные дорожки, а на дорожках играющих обручами детей в белых, голубых и красных костюмчиках.
Но такое могло только присниться...
Во сне он снова стоял посреди цирковой арены, а зрители хлопали ему и кричали «Браво!». Он снова был вместе со своим закадычным другом, клоуном Августином, видел его огненно-рыжие волосы и красный, как перец, нос. Фрам состязался с ним в прыжках, чувствовал, как он гладит его белую шубу, слышал человеческие слова, понимал их смысл. Опять дети протягивали ему леденцы, а он угощал ими других детей. Там все его любили и понимали. А здесь куда-то его занесёт плавучая льдина, гонимая течением?