Где-то далеко позади остался его маленький друг, смышлёный, смешной и верный.
Фрам расстался с ним, чтобы не мешать той жизни, для которой рождён этот малыш,— жизни простой, дикой и суровой, подвластной жестоким законам ледяной страны.
Он опять одинок. И пристанет ли его льдина к берегу сейчас или через неделю, ничего для него не изменится. Здесь он всегда будет одиноким. Вот и с медвежонком пришлось расстаться, потому что он начал перенимать его фокусы... А кому нужен циркач без цирка?
Фрам дремал на окутанной туманом льдине. Временами не то мечтал, не то грезил во сне.
Порою в тумане мелькала громадная тень. Может, берег, а может, другая плавучая льдина. Лёжа с полузакрытыми глазами, Фрам не вставал, не шёл к краю льдины, чтобы посмотреть, что за тень осталась позади. Он дремал и мечтал о далёком мире людей, об их городах и светлых улицах.
Когда туман рассеялся и снова выглянуло солнце, Фрам безрадостно огляделся. Пусто. Никаких признаков суши. Ни одного скалистого утёса над зелёной водой. Ну и что? А если б даже и был утёс, что хорошего ждало бы там Фрама?
Плавучих льдин стало меньше. Они рассеялись по безбрежному океану: одни отстали, другие уплыли дальше. Океан стад ещё пустыннее. Фрам остро почувствовал своё одиночество. Он повернулся на другой бок и постарался опять задремать... Разбудил его сильный толчок. Чудесный сон оборвался. А Фраму хотелось, чтобы он никогда не кончался!
Фрам лениво зевнул. Потянулся. Застонал, разминая лапы. И только потом открыл глаза — взглянуть, что произошло. Глаза его изумлённо расширились, и он тотчас же вскочил.
Льдину прибило к глубокому узкому фиорду с высокими берегами. Скитаясь по северным пустыням, Фрам никогда ещё такого не видал.
Справа и слева высились ледяные крутые берега, похожие на хрустальные степы. Они отражались в Спокойной воде залива, и казалось, что и в воде затонули такие же хрустальные стены. Сквозь прозрачный лёд пробивался мягкий голубовато-зелёный свет. И трудно было попять, откуда он. Сверху, от небесной лазури и солнца? Или снизу, от зеленоватого зеркала вод? От сверкающих льдов?.. Отсветы сливались в нежное, убаюкивающее свечение...
Плавучую льдину Фрама занесло в один из прекраснейших уголков земли.
Чтобы полюбоваться таким чудом, люди спешат издалека, берут с собой фотоаппараты и мольберты. А потом пишут о нём в книгах, воспевают в песнях и стихах.
Но эта красота не радовала Фрама. От былого нетерпения, с каким он жадно разглядывал с палубы парохода первый ледяной остров, не осталось и следа, Красота не утоляла голод, не грела. Ещё один пустынный остров — только и всего!..
Высоко над хрустальными стенами синело небо. Второе, опрокинутое небо отражалось в ясном зеркале фиорда.
Фрам поискал глазами место поудобнее, где можно было бы пристать к берегу и взобраться наверх. Но не нашёл.
Хрустальные стены отвесно уходили в воду — ни расселины, ни выступа. Льдина с Фрамом оказалась между двух зеркал, установленных от самого неба до зелёного фиорда. Мерно, едва ощутимо, покачивался ледяной плот. Фрам оттолкнулся от стены лапой. Он хотел выбраться из фиорда и думал, что льдину отнесёт течением туда, где можно будет пристать к берегу. Однако льдина, качнувшись, сделала полуоборот и опять прижалась к гладкой прозрачной стене. Тогда Фрам упёрся обеими лапами в стенку и оттолкнулся посильнее. Но вместо того чтобы направиться в открытый океан, льдина неуверенно покрутилась, слегка покачиваясь посреди фиорда, и медленно поплыла в глубь залива, всё дальше и дальше.
Фрам лёг, положив морду на лапы. В конце концов, ему всё равно. Пусть льдина плывёт куда хочет!
Залив стал ещё уже. Свет мягче и слабее. Потом, словно занавес на сцене, ледяные стены раздвинулись. Перед Фрамом открылась небольшая долина, защищённая со всех сторон высокими ледяными горами. Берег полого спускался к воде и у самой воды превращался в настоящий пляж.
Долина, словно обнесённая крепостной стеной, надёжно укрытая от метелей, ветров и бурь, была согрета полуденным солнцем. Маленький оазис среди льдов, где пробивались зелёные ростки травы, где жёлтые и алые пятна полярных маков выделялись среди бархатистого мха.
У самой воды стоял мальчик с удочкой. Мальчик был одет в кожи и мех, обут в меховые унты выше колен, за поясом в ножнах висел маленький нож, а на голове нахлобучена громадная меховая шапка. Лицо у него было красновато-смуглое, глаза раскосые.
Мальчик напряжённо смотрел на неподвижный поплавок своей удочки. Он даже не заметил, как подплыла льдина. И только когда всколыхнулась вода, он поднял глаза.
Увидев белого медведя на льдине, мальчик вскрикнул. Фрам хорошо знал не только своё цирковое ремесло, но и детей. Он знал, как быстро можно рассеять страх малыша. Поэтому он начал кувыркаться через голову и танцевать вальс.
Ребёнок потёр глаза. Моргнув, он широко открыл их, попятился от берега, но не убежал.
Фрам продолжал представление, пока льдина не пристала к берегу. Двойной прыжок через голову, и он очутился рядом с маленьким эскимосом. Мальчуган хотел убежать, крикнуть, позвать на помощь, но не мог.
Ноги приросли к земле. Крик застрял в горле.
Он испуганно и покорно ждал, что белый медведь пот-вот схватит его, толкнёт лапами и повалит на землю.
Удочка задрожала у него в руке и выпала.
Мальчик не посмел нагнуться за ней.
Фрам растроганно глядел на него.
Почему так испугался эскимосский мальчик? Неужели он ещё не понял, что Фрам любит детей, любит радовать их? Вспомнив малышей из далёких стран, Фрам протянул лапу, чтобы погладить маленького эскимоса.
Малыш закрыл глаза и пошатнулся. Он решил, что настал его последний час...
Медведь мягко провёл лапой сначала по меховому треуху, потом по лицу мальчугана. Это была ласка. Да-да! Самая настоящая ласка.
Мальчик с опаской открыл раскосые глаза. Нет, это был не сон. Перед ним стоял живой медведь. Самый что ни на есть всамделишный белый медведь. И этот медведь гладил его.
Всё было точь-в-точь как в сказках, которые рассказывают старики в чумах долгой полярной ночью. Все тогда усаживаются вокруг плошки с горящим тюленьим жиром и слушают разные истории и небылицы про волшебных медведей.
Сказка длинная, запутанная, и её медленно, с остановками рассказывает старик или старуха. И похожа эта сказка на все сказки мира.
Только в тёплых краях сказки оказываются про сады с золотыми яблоками, про медные леса, про сивку-бурку, вещую каурку да про жар-птиц. А здесь, среди полярных льдов, о чём они могут быть, как не о белых медведях?
В эскимосской сказке главный герой волшебный белый медведь, он и сам был когда-то человеком, а теперь живёт где-то далеко-далеко на Севере, в царстве белых медведей, но говорит по-человечески.
Эскимосский мальчик немного успокоился и осмелел. Значит, сказки правду рассказывают. Значит, есть такие медведи!
Словно угадав его мысли, Фрам отступил на шаг и три раза перекувырнулся через голову — он знал: детворе это очень нравится. Потом Фрам встал на задние лапы, поднял с земли удочку и протянул её малышу.
Медведь взял у Нанука удочку.
Тут уже сомнений не оставалось: это был волшебный медведь.
Мальчик засиял от удовольствия и засмеялся.
Теперь он решился дотронуться до белого медведя рукой. Медведь был живой, взаправдашний. Он не укусил его, не растерзал, не повалил на землю, даже не зарычал. Наоборот, он ласково погладил его по голове и дал понять, что он не обыкновенный зверь. И ещё он так кувыркался! Такого ловкача не сыскать во всём их племени.