Это чудо надо показать всем. Жалко, что взрослые сейчас на другом конце долины, за стойбищем. Мальчик рванулся было за ними, но Фрам мягко придержал его лапой.
Фрам знал другую историю, более правдивую и менее прекрасную, чем сказки про волшебных медведей. Он помнил давнюю историю про то, как охотник одним выстрелом убил его маму, а его самого, маленького белого медвежонка, притащил связанным в стойбище и бросил в угол чума. Фрам уцелел благодаря счастливой случайности. И теперь он не торопился знакомиться с родителями мальчика. Он боялся, как бы эта встреча не кончилась плохо. Повернув к себе мальчика, он сделал ему лапой знак оставаться на месте.
Мальчик повиновался. Он понимал, что волшебного медведя надо слушаться. Удивляло его только то, что волшебный медведь не говорит. Ведь из дедовских сказок известно, что волшебные медведи поют, пляшут и разговаривают. Этот пока только плясал.
Чтобы испытать медведя, мальчик назвал своё имя:
— Меня зовут Нанук! А тебя?..
Фрам что-то прорычал в ответ. Когда-то его учили царапать на песке своё имя; но произнести его он не мог. Разговаривать Фрам не умел. Он ведь был просто дрессированным медведем. А вовсе не волшебным.
Нанук был разочарован. Волшебный медведь упал в его глазах. Он не ответил по-человечески!
А мальчику так хотелось поговорить с ним. Впрочем, может быть, медведь говорил не на эскимосском языке, а на языке белолицых рыболовов и охотников, которые каждый год приплывают на пароходе в их фиорд и привозят бутылки с огненной водой, ружья, пули, порох и бусы, меняя их на медвежьи и тюленьи шкуры, на белых и серебристых лисиц. Так подумал Нанук.
Поразмыслив, он решил удивить волшебного медведя — похвастаться своими игрушками. Он поманил Фрама за собой туда, где хранил свои сокровища. В тени за скалой, куда никогда не заглядывало солнце, стоял маленький, круглый чум из снега, с оконцами из льдинок и дверью, похожей на печную заслонку. Это была точная копия больших эскимосских чумов.
Крохотное жилище, построенное крохотным человеком.
Засунув туда руку по локоть, Нанук достал маленькие, вырезанные из белой кости лыжи. Потом коньки, тоже из кости. Рыболовные крючки. Клубок лески, сплетённой из волоса.
Приостановившись на миг, Нанук вскинул на волшебного медведя глаза, пытаясь понять, восхищён тот или нет.
— Погоди! — сказал он.— Я ещё не всё тебе показал... Приготовься, сейчас ты и не такое увидишь...
Из тайника в глубине маленького чума он вытащил ржавый нож с отломанным концом, лук и стрелы с костяными наконечниками, маленькое копьё — точное подобие охотничьего, с каким ходят на тюленей, несколько стреляных гильз и, наконец, пращу.
Нанук сам смастерил свои сокровища; теперь он разложил их рядком и встал. Подбоченившись, он ждал одобрения и похвал волшебного медведя. Он надеялся, что медведь одним мановением лапы прекратит его игрушки в настоящее охотничье оружие, какое есть у его отца и всех мужчин их племени. Этому бы он совсем не удивился. Именно так ведь и случается в сказках! Если тебе посчастливится встретить волшебного медведя, надо поскорее загадать желание, и оно тотчас же исполнится. Поэтому Нануку по показалось бы странным, если бы его маленький чум превратился в большой, игрушечные лыжи и коньки — в настоящие, копьё, лук и стрелы — во всамделишное оружие. Сломанный нож стал бы новёхоньким и острым, а второй, тупой, с зазубринами, который кто-то выбросил за ненадобностью, вдруг превратился бы в охотничий. Всё это нисколько не поразило бы эскимосского мальчика. Но ему показалось странным, что волшебный медведь равнодушно разглядывал его богатства.
Фрам и вправду смотрел без особого восторга на самоделки малыша и, умей он говорить, многое сказал бы ему.
Как не похожи эти игрушки на игрушки детей в далёких тёплых краях!
У тех были мячи. Обручи. Металлические автомобильчики. Конструкторы. Разноцветные кубики. Занимательные книжки с картинками. Войлочные медведи с глазами-бусинками. Смешные плюшевые пищащие обезьянки. Губные гармошки. Заводные клоуны. Волшебные фонари. Воздушные шары... Да мало ли ещё что!
Самоделки Нанука — это мечта о настоящем охотничьем оружии. Пока ещё его оружие не опасно, оно игрушечное, оно только повторяет снаряжение взрослых охотников, но не может убивать. Настоящее оружие будет у Нанука через несколько лет, и тогда он начнёт охотиться на белых медведей, песцов и тюленей. У него будут острые ножи, топоры, гарпуны, стрелы...
И здесь действует тот же суровый закон полярного края: чтобы выжить, надо убить, и малышей сызмальства приучают к охоте и рыболовству. Нанук прирождённый охотник, такой же, как и Егоза — медвежонок, которого Фрам оставил на скалистом берегу острова.
Фрам погладил мальчика лапой по голове с нежностью, понятной лишь ему одному.
— Что же ты молчишь? — спросил разочарованно Нанук.— Если ты волшебный медведь, сейчас же преврати всё в настоящее! Ну, преврати, пожалуйста!
Фрам с удовольствием сделал бы это, он очень любил радовать ребятишек, но эскимосский мальчик просил у него невозможного, он просил чуда. Фрам попробовал отвлечь и развеселить мальчугана. Медведь взял у Нанука удочку, поставил её себе на нос ш удерживал её в равновесии. Потом метнул нож и попал прямо в верхушку игрушечного чума.
Но Нануку всё это не очень нравилось.
Какой толк от волшебника, если он занимается пустяками и баловством, вместо того чтобы, как ему и положено, превратить его игрушки в настоящее оружие? Видно, он вовсе и не волшебный, а просто впавший в детство, глупый медведь. Как Бабук, старик из их стойбища,— он ни с того ни с сего то смеётся, то плачет. О нём рассказывают, что когда-то Бабук был самым искусным охотником в их роду и равных ему не было. Он ни разу в жизни не промахнулся и никогда не возвращался в стойбище без добычи. Но однажды он нашёл на берегу океана ящик, попавший сюда, очевидно, с какого-то затонувшего корабля. В ящике были бутылки с огненной водой. Охотник выпил одну бутылку, вторую, третью. А потом ещё много-много, И сошёл с ума. С тех пор он ни на что больше не годится. Бабук остаётся сторожить чумы с детьми и женщинами, когда все мужчины уходят на охоту. Он плачет, кривляется, поёт, хохочет, катается по земле, но никто уже не спрашивает, что с ним такое.
Бабук — наказание и позор всего их племени. Таким, видно, ехал и этот медведь, не похожий на обыкновенного, но и не волшебный.
Нанук теперь смотрел на Фрама презрительно, без всякого страха. Все дети их племени смотрели так ни безумного старика Бабука. Нанук больше не боялся медведя и не восхищался им. Какой от него прок, раз он не волшебный. Раз он не может превратить его игрушки в настоящее охотничье оружие, чтобы можно было побежать в стойбище и удивить всех — и стариков и детей!..
Фрам почувствовал, что в мыслях ребёнка что-то изменилось. Он вопросительно заурчал:
«Что с тобой, козявка? Мне не нравится, как ты смотришь!..»
Нанук и вправду смотрел искоса. У него мелькнула честолюбивая мысль, достойная сына охотника.
Убить белого медведя в их племени считалось подвигом. Про это рассказывали, этим восхищались год, два, а то и больше, потому что охотничья слава, от младенчества до старости, зависит от числа убитых медведей. А что, если попробовать? Спрятаться за выступ скалы, натянуть лук и выпустить стрелу прямо в глаз этого глупого и бестолкового медведя. Похоже, он не очень-то умеет защищаться. Одну стрелу в глаз, другую — в ухо. Нанук знал, что это самый верный способ убить медведя. То-то все удивятся! Столпятся вокруг него, недоверчиво покачивая головами... Неужели Нанук сам, без взрослых, одолел медведя?.. Они примутся свежевать тушу, а шкуру отдадут ему, Нануку. Она положена ему по праву. Мясо, конечно, поделят между всеми семьями в стойбище. Его спрячут в ледяные кладовые, где лежат и другие запасы на зиму, на всю долгую полярную ночь. Нанук прославит их племя. Его не будут больше считать ребёнком. Молва о нём будет передаваться из уст в уста. Долгие годы будут рассказывать о его необычайном подвиге. Да и как же забыть маленького мальчика, одолевшего огромного медведя игрушечными луком и стрелками! Чудесное сказание о Нануке будут сто лет рассказывать старики под вой метели бесконечной полярной ночью, когда все рассаживаются в чуме вокруг плошки с горящим тюленьим жиром.