Нанук приготовил лук. Осмотрел стрелы с костяными наконечниками.
Фрам следил за ним с недоумением. Во взгляде медведя было столько дружелюбия и кротости, что мальчик решил — незачем даже прятаться. Надо только отступить на несколько шагов, прицелиться и натянуть тетиву...
Нанук шагнул назад. Поднял лук.
Теперь Фрам обо всём догадался. Глаза медведя хитро заблестели. Он приготовился и ждал...
Мальчик натянул лук. Тетива зазвенела, выпустив стрелу. Нанук целился прямо в медвежий глаз. Но стрела почему-то оказалась у медведя в лапе. Он поймал её на лету, как ловил на арене цирка брошенные апельсины.
Маленький эскимос заколебался. В голове мелькнула тревожная мысль: а вдруг медведь всё-таки волшебный? Ведь он, Нанук, прицелился точно. В этом он был уверен. Недаром его признали лучшим стрелком среди ровесников. И тем не менее стрела оказалась в медвежьей лапе... Медведь смотрит на него грустно, с упрёком. Он, правда, не рычит, не кидается на Нанука, не пытается повалить его, растерзать...
Странно! Но если он и вправду медведь-чародей, то что ему мешает превратить Нанука в ледяную глыбу? Старики рассказывают в своих сказках, что обычно волшебные медведи именно так и наказывают людей в отместку за обиду. Глянут — человек замрёт, шагнут — человек обледенел до пояса, ещё шагнут, а человек уже превратился в ледяной столб...
Лук задрожал в руках Нанука. Но мальчик всё же решился попробовать ещё раз. Он быстро натянул тетиву, прицелился и пустил стрелу в другой глаз. Медведь поймал стрелу другой лапой.
Ясно, медведь волшебный! Лука он не боится, стрелы для него игрушки. Над Нануком он просто насмехается.
Как же Нанук мог так ошибиться? Как он посмел стрелять в волшебного медведя! Что этот медведь волшебный, Нанук больше не сомневался.
Нанук оглянулся — куда бы убежать. Ноги у него стали ватные. Пристальный взгляд медведя прикопил его к месту.
А Фрам подходил всё ближе, ближе.
Он медленно шёл на задних лапах, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, стрелы Нанука были у него под мышкой,
Мальчик хотел позвать на помощь. Ему казалось, что он громко кричит, но ни единого звука не вылетало у него изо рта: от страха у него пропал голос.
Приближалась смерть.
Он видел её.
Шагнёт первый раз медведь-волшебник — и Нанук обледенеет до колен. Шагнёт второй — и он замёрзнет по пояс. А после третьего раза он станет льдиной с головы до пят... А когда родные и друзья придут искать его, то найдут лишь ледяного Нанука, И тогда они поймут, что в их краях побывал волшебный медведь.
От человечка с луком Фрама отделял всего один шаг. Глаза у Фрама были добрые, и смотрел он вовсе не тем взглядом, какой мог бы превращать детей в ледышки.
Взгляд Фрама был грустный и удивлённый. Его очень огорчила жестокость маленького охотника.
Он осторожно взял Нанука за ворот его шубейки. Мальчик даже не пикнул! Минуту он болтался в медвежьей лапе и думал, что волшебный медведь закинет его высоко в небо и он приклеится к солнцу своими кожаными штанишками.
Но Фрам только хорошенько встряхнул его и отпустил. В чём можно было винить этого мальчугана, не знающего никаких иных законов, кроме жёстких законов этих суровых краёв. Он верно следовал им, и наказывать его было не за что.
Нанук не смел шевельнуться. Сквозь полуприкрытые ресницы он только украдкой косился на медведя, как и полагается настоящему охотнику.
Фрам подобрал с земли, лук, стрелы, копьё и нож мальчугана, изломал их на мелкие кусочки и бросил в океан. Потом он прыгнул на свою льдину, оттолкнулся лапой от берега и поплыл по заливу.
Здесь ему больше нечего было делать.
Обледенелые скалы фиорда казались хрустальными, сказочными стенами. Всё светилось мягким, нежным светом.
Льдина медленно скользила по фиорду,
Здесь было чудесно. Да, просто необыкновенно! А Фрам без сожаления расставался с этой красотой, с этим маленьким зелёным оазисом, затерянным среди ледяных просторов, потому что и здесь царили те же суровые законы полярного края. Фраму они были чужды.
Фрам растянулся на своём прозрачном плоту, вытянул лапы и положил на них голову.
Хрустальные стены уплывали назад всё дальше, дальше, дальше...
А Нанук так и стоял на берегу, боясь пошевелиться, не смея крикнуть, не смея позвать на помощь.
Он только слегка подвигал руками, желая убедиться, что и в самом деле не стал ледяной глыбой. Потом он потёр глаза кулаками, чтобы убедиться, не спит ли он.
Когда у него наконец появился голос, Фрам был уже далеко в океане, направляясь на своём ледяном плоту к другим островам.
Вечером, когда Нанук рассказал про своё удивительное приключение с белым медведем, ни один человек в стойбище ему не поверил, и он прослыл самым отъявленным лгунишкой среди всех эскимосских детей.
XV. Конец
Поднимая снежные смерчи, свистела пурга среди скал и льдин, стонал и выл резкий холодный ветер.
Долго, бесконечно долго неистовствовал буран.
Неужели где-то синеет ясное небо? Стоят прочные тёплые дома, топятся печи и детишки собираются вокруг них, чтобы погреться? Неужели существуют жаркие страны и люди там проклинают зной, покрываются каплями пота и обмахиваются платочками?
Дикая метель, казалось, замела всю землю, занесла всё живое снегом, превратила весь мир в белый, пухлый сугроб. Повсюду разгульно бесчинствует ураган, над островами, над льдами, над разводьями воет, пролетая, вьюга.
Два человека тащились ползком к ледяной скале. Они надеялись хоть там укрыться от ветра. Напрасно. Метель обрушивала на них сугробы, и люди из последних сил выбирались из-под снега, боясь задохнуться. Мелкая, колючая, как стекло, снежная крупа забивала им глаза, рот и нос.
— Эгон, ты чувствуешь руки?
— Давно не чувствую, Отто. Ни рук, ни ног...
Из-за бурана им приходилось кричать, чтобы расслышать друг друга. Но теперь и крик стоил им мучительных усилий.
— Двигайся, Эгон! Двигайся, работай локтями. Шевели пальцами. Если кровь застынет — конец!..
Второй застонал.
Оба замолчали.
Ошалело выла метель, хлестал ветер, свистя крутились смерчи колючего снега. Двигаться дальше не было сил.
— Эгон... Ты слышишь, Эгон? Дома меня ждут двое ребятишек. Марии скоро исполнится два года. И может быть, я никогда их больше не увижу. Слышишь, Эгон, никогда...
Эгон попытался ответить, но пурга затыкала ему рот. Он закрыл глаза. Зачем разговаривать? И что он может сказать? Дома его тоже ждёт дочка. Может, она сейчас играет гаммы... Или спрашивает: «А мой папа что сейчас делает?» Его девочка уже большая, недавно ей исполнилось семь лет. Она ходит в школу. Её карточка надёжно хранится под крышкой карманных часов... Но зачем думать об этом? Надо привыкать к мысли о смерти, смириться с нею, потому что спасения ждать неоткуда и неоткого.
Вот уже целую неделю их преследовали неудачи. Началось всё с того, что внезапно лёд у них под ногами треснул, и океан проглотил нарты со всем снаряжением и собак. Ружья, патроны, спальные меховые мешки, провизия — всё сгинуло в зелёной пропасти. Льдины сомкнулись, словно захлопнулась крышка сундука, и охотники остались на этой пустынной равнине одни, налегке, без тёплых вещей и оружия.
Они переглянулись, а потом перевели взгляд на небо с повисшим в нём солнцем.
Мужество не покидало их — они были не из тех, кто сдаётся без борьбы.
— До нашего берега двое суток! — сказал Отто.— Столько времени мы шли сюда, но тогда мы не торопились. Если сразу тронемся в путь и будем идти без отдыха,— дойдём. Ничего особенного, просто очередное приключение! Нам будет о чём порассказать дома. Ведь и Нансену приходилось не легче. Сколько он преодолел трудностей и никогда не терял надежды! Погода хорошая. Думаю, сорок восемь часов без еды и сна тебя не пугают, Эгон!.. Правда? Мы с тобой бывали и не в таких переделках...