Охотники на медведей были старыми друзьями. Уже многие годы приезжали они охотиться в Заполярье. Жили они в разных городах. Один — в одной стране. Другой — в другой. Но за час до отплытия парохода всегда встречались в одном и том же порту. Пять-шесть месяцев друзья жили суровой, полной опасностей жизнью, непохожей на жизнь их соотечественников, оставшихся в городах. Трудности и опасные приключения крепко сдружили охотников. Рыболовное судно доставляло их на остров, где водились медведи. Там у охотников был домик, и из года в год они находили его в целости и сохранности. Дом ждал их. В домике были постели из звериных шкур, провиант, лампы, книги, кладовая для шкур, клетки для белых медвежат.
Судно привозило охотников на остров в начале полярного дня и уплывало дальше. На обратном пути оно забирало их вместе с добычей — медвежьими шкурами, шкурами белых и серебристых лисиц, живыми белыми медвежатами. Медвежат охотники везли для зоопарков, зверинцев и цирков. Друзьям случалось приплывать в Заполярье и на пассажирских пароходах, как было недавно, когда они привезли и высадили на пустом острове циркового медведя Фрама.
В этом году охота была удачной как никогда. Кладовая ломилась от шкур. В клетке сидели трое медвежат.
До прихода судна оставалось ещё две недели. Друзья обсуждали, как они проведут полгода у себя дома, в тёплых краях, как будут рассказывать детишкам про свои небывалые приключения. В этом году они привезли сюда радиоприёмник и слушали в домике голоса далёкого мира,— грустную и весёлую музыку, сообщения о торжественных церемониях и смене правительств. Собаки были здоровые, сытые, весёлые — сибирские лайки не боятся морозов и очень выносливы. Год был хорошим. Охота — удачной.
Друзья уже мечтали о возвращении, вспоминали тёплое море, сады с фруктовыми деревьями. Оба скучали по дому и детям.
Эгону не сиделось на месте. Ему казалось, что они обленились, растолстели.
— А не съездить ли нам на дальний конец острова? — спросил он Отто.— До отплытия целых две недели. Мы вполне сможем провести ещё кое-какие исследования и наблюдения... А то мы совсем засиделись живём как пенсионеры!..
— Будь по-твоему! — согласился Отто.
Охотники положили белым медвежатам корму на неделю, нагрузили нарты провиантом, ружьями, патронами, запрягли собак и двинулись в путь. Всё шло как по маслу, никаких причин для беспокойства не было.
Возле их острова был другой, поменьше.
В бинокль охотники увидели двух медведей, разгуливающих по берегу маленького острова.
— Нас ждут! — радостно сказал Эгон, потирая руки.
— Ну, господа Топтыгины, готовьте шкуры! — добавил Отто.
По ледяному насту друзья перебрались на островок. Два выстрела, два убитых медведя, две шкуры на нартах.
А исследования и наблюдения? Друзья заполнили целый блокнот заметками. Нет, они не теряли времени даром!
Но на обратном пути наст затрещал, и под лёд ушли нарты, собаки, еда, снаряжение, ружья и ещё не остывшие медвежьи шкуры. Как будто вообще ничего и не было. Лёд опять сомкнулся, словно захлопнулась крышка сундука.
Оба охотника были сильные, опытные, закалённые. И хотя сердце у них сжалось, они тут же прикинули, что до их охотничьего домика по прямой всего лишь сорок восемь часов ходьбы. И сразу же отправились в путь.
— Хорошо, что уцелели трубка и спички! — сказал Эгон, пробуя засмеяться.
Он закурил. Путь им предстоял ещё долгий. Больше всего их огорчила гибель собак. Это были верные друзья, послушные и храбрые, привыкшие жить среди льдов и снегов. Не раз лайки вместе с охотниками подвергались опасностям.
— Мне очень жалко Сибира! — тихо сказал Эгон.— Помнишь? Два года назад пёс спас меня от белого медведя. Старик Топтыгин подмял меня, рванул за плечо. Шрам и до сих пор виден... Сибир вцепился ему в глотку. Топтыгин выпустил меня, чтобы разделаться с псом. Я вскочил, схватил ружьё. Бабах! Медведь перекувырнулся через голову и вытянулся на снегу...
Но Отто не слушал его. Остановившись, он тревожно оглядывал горизонт.
Дул слабый ветер. С севера надвигались свинцовые тучи.
— Дело дрянь! — сказал Отто, качая головой.
Эгон замолчал. Охотники ускорили шаг.
Но буран надвигался быстрее.
Он догнал их. Небо слилось с землёй. Не видно было ни зги. Охотники спотыкались, падали, вставали, ослеплённые обжигающей ледяной пылью. Они упорно шли вперёд, но потом оказалось, что они заблудились и кружат на месте. Лучше было переждать непогоду, где-то укрыться от пурги. А пурга всё не утихала. Охотники разгребли снег и спрятались в снежной яме.
Время текло медленно. В ушах звенело, глаза слипались. Охотники уже не чувствовали ни рук, ни ног, не могли пошевельнуть ими; они замерзали, коченели.
Вдруг всё утихло. Улёгся ветер, небо очистилось, посветлело. Стало видно багровое солнце, клонившееся к западу.
Охотники попытались приподняться, но сил у них уже не было. Ослабевшие от голода, полузамёрзшие, они никак не могли выбраться из своего снежного мешка.
У Отто начинался бред. Он лежал неподвижно, уставившись пустыми глазами в пустое небо.
Эгон не смотрел на небо. Перед ним расстилался ледяной берег острова, поблёскивающий, как каток. Метель начисто выдула снег с открытых мест. Где-то на другом конце острова стоял их охотничий домик.
Там тёплые сухие постели, консервы, радиоприёмник, которому теперь не для кого ловить в эфире позывные далёкого мира. Эгон смотрел на остров, и на ресницах у него замерзали слёзы.
И вдруг ему померещился белый медведь. Очевидно, начинались галлюцинации.
Белый медведь шёл прямо на них. Ближе, ближе.. Од шёл не на четырёх, лапах, как обычно ходят медведи, а на двух и почему-то прыгал, кувыркался, отдавал честь, танцевал вальс, шагал словно на параде, печатая шаг. Да-да, это галлюцинация... Эгон закрыл глаза.
Раз начались галлюцинации, конец близок. Охотник закрыл глаза и стал ждать, когда мороз довершит своё дело и, навевая чудесные видения, заледенит в его жилах кровь.
Эгон чувствовал, как он куда-то проваливается, как на него надвигается мрак, из которого нет возврата.
Щеки его коснулось чьё-то горячее дыхание. Медведь толкал человека, удивляясь, почему тот не встаёт. Он лизал ему щёки, нос, подбородок. Отходил назад. Ждал. Возвращался. Он никак не мог понять, отчего эти люди лежат не двигаясь, молчат и никак не хотят просыпаться...
Фрам толкал человека, удивляясь, почему тот не встаёт.
Фрам издали учуял знакомый запах. Нюх, нередко обманывавший его при встречах со зверями, безошибочно указал ему на человека, приехавшего из дальних тёплых краёв. И Фрам побежал во всю свою медвежью прыть, чтобы дружески поприветствовать людей у себя дома. Но люди, хоть и живые, лежали в снегу как мёртвые.
Фрам отошёл на несколько шагов. В одном из лежащих Фрам узнал охотника, который высадил его на острове и припрятал для него в каменной кладовой еду. Медведь ещё раз по-своему выразил радость от встречи с ним — он перекувырнулся через голову.
Эгон открыл глаза. Собрав последние силы, он сказал:
— Отто! Ведь это Фрам, Фрам... Ты слышишь? Медведь из цирка Струцкого.
Второй всё повторял в полузабытьи:
— Младшую зовут Мария... Она будет плакать...
И теперь, только теперь учёный медведь понял всё! Не мешкая, он отгрёб лапами снег, подтащил охотников друг к другу, а сам улёгся сверху, согревая их теплом своего тела. Этому когда-то давно, когда он был ещё медвежонком, научил его дрессировщик. Он тогда играл в пантомиме о Северном полюсе, которую ставили в цирке Струцкого...
Люди, казалось, простились уже с этим миром и так обессилели, что даже не пытались понять, что с ними происходит. Появился белый медведь. Дикий. Правда, когда-то он выступал в цирке, но теперь, наверно, одичал. Чего от него можно ждать?