Чудный был вечер. На севере красноватый отблеск потухающего дня, позади нас, над утесами, громадный круг луны. Впереди Алден и Кинн, как страна саг, подымались из моря. Я был так очарован, что не мог уйти в каюту, а долго ходил по палубе, упиваясь всей этой красотой. Как бальзам, ложилась она мне на сердце после всего шума и встреч с чужими людьми.
Потом мы пошли, большей частью в прекрасную погоду, реже в туман и дождь, вдоль норвежских берегов, мимо островков, извилистыми проливами на север. Восхитительная страна!.. Не знаю, существует ли еще где-либо на свете берег, подобный этому? Эти незабываемые зори, когда природа пробуждается к жизни, когда на горы накинута серебристо-белая дымка утреннего тумана, из которой выступают вершины, как острова из моря. Этот лучезарный день над скалистыми вершинами в белых сверкающих снежных шапках. А вечера, закат солнца, бледная луна, горы и острова, молчаливые, мечтательные, как грезы юности…
Там и сям приветливые небольшие бухты и домики, улыбающиеся сквозь зелень. Эх, какую они будят тоску по оставленной позади жизни, тепле, уюте – эти тихие домики на берегу под защитой скал. Можно сколько угодно пожимать плечами, глядя на красоты природы, а все же как много значит для народа иметь красивую, хотя бы бедную, страну. Никогда я не понимал этого яснее, чем теперь, покидая родину.
Изредка с берега доносилось «ура», то из толпы ребятишек, то взрослых. По большей части это удивленные крестьяне, они подолгу глядят вслед странному судну, будто размышляя о целях его загадочного плавания. Гребцы и пассажиры на яхтах и шлюпках – женщины и мужчины в пылающих на солнце красных платьях – бросают весла и во все глаза глядят на корабль. Из городов, мимо которых мы проходим, высылают нам навстречу пароходы с музыкой, песнями и пушечными салютами; пароходы битком набиты людьми, желающими нас приветствовать и пожелать счастливого пути. С больших туристских пароходов салют дают флагами и пальбой; приветствуют все яхты, все шлюпки.
Несколько тяжело чувствовать себя предметом такого внимания; ведь есть что-то неудобное, стесняющее в таких преждевременных чествованиях, когда еще ничего не совершено. Недаром старинная поговорка говорит:
Всего трогательнее был интерес к нам бедных рыбаков и крестьян и их приветствия. Они часто приводили меня в изумление; я чувствовал, что они следят за нами с большим волнением.
Помню однажды, вблизи Хельгеланда, какая-то старая женщина без конца махала нам платком с голой скалы. Дом ее лежал далеко от берега, под горою.
– Может ли быть, что она машет именно нам? – спросил я стоявшего возле меня лоцмана.
– Да, без сомнения, – ответил он.
– Но как может она знать о нас?
– О, здесь все знают о «Фраме» и обо всем плавании; в каждой избушке знают. И с нетерпением будут ожидать вашего возвращения, будьте уверены, – ответил он.
Поистине ответственную задачу берем мы на себя, раз весь народ с нами. Подумать только: вдруг все окажется заблуждением!
Вечером я садился на палубе и глядел на берег. На мысах и островах рассеяны повсюду одинокие домики. Здесь ведет свою суровую жизнь норвежский народ в борьбе с каменистой почвой, в борьбе с морем.
Этот народ посылает нас в плавание, в великую, полную опасностей неизвестность – тот самый народ, который стоит там в рыбачьих лодках и с изумлением следит, как тяжело нагруженный «Фрам» медленно движется на север. Многие снимают зюйдвестки и кричат «Ура!», другие успевают только посмотреть на нас. Там, на мысе, толпа женщин, которые кричат и кланяются нам, а на море перед нами на нескольких лодках дамы в светлых летних костюмах и мужчины с веслами машут зонтами и платками.
Да, это они нас посылают. Трогательно видеть это. Вряд ли кто из них толком знает, на что жертвовал свои деньги. Быть может, они слыхали, что затевается опасный поход, – но зачем, для какой цели?.. Не обман ли все это?.. И все же их взоры обращены к нашему судну, и в их сознании при виде его мелькает, хотя на мгновение, новый, непостижимый мир, зарождается стремление к чему-то им еще неизвестному…