После завтрака я поднялся наверх в бочку. Стояла ясная солнечная погода. Я пришел к заключению, что остров, о котором говорил Свердруп, по всей вероятности, не остров, но материк, простирающийся, однако, по сравнению с картами удивительно далеко на запад. За кормой у нас все еще лежал остров Таймыр, а наиболее восточные из островов Альмквиста или Норденшельда, озаренные солнцем, виднелись в северо-западном направлении. Впереди поднимался низменный песчаный полуостров, который тянулся к югу до самого горизонта, сливаясь с фоном залива. Дальше виднелась узкая полоса совершенно чистой воды. С западной стороны ее, в направлении острова Таймыр, вынырнула земля. Своими возвышенностями и округленными горными вершинами она значительно отличалась от низкого восточного берега бухты. Открытая нами широкая полоса земли, вдающаяся в восточную часть Таймырского залива, получила название полуострова Оскара.[128]
Впереди, к северу от мыса, я заметил чистую воду. Между ней и нами находилось немного льда, но «Фрам» пробился сквозь него без труда. Когда проходили против мыса, я был поражен, увидев неожиданно, что море покрыто слоем бурой заиленной воды. Этот слой, конечно, не мог обладать сколько-нибудь большой мощностью, так как кильватерная струя у нас за кормой была совершенно чистой. Я приказал бросить лот и обнаружил, как ожидал, что глубина уменьшилась: сначала 15 м, потом 12, потом 10. Остановились и дали задний ход. Это казалось подозрительным, тем более что вокруг во всех направлениях виднелись сидящие на мели стамухи, а стремительное течение шло на северо-восток. Медленно пошли снова вперед, все время бросая лот. На наше счастье, глубина не падала ниже 10 м, а через некоторое время стала увеличиваться, сначала 11 м, потом потом 12, так что мы опять могли идти полным ходом. Вскоре совсем миновали мелкое место и вышли в область синей воды. Граница между бурой поверхностной водой и чистой синей была очень резкая. Совершенно ясно было, что этот поверхностный заиленный слой принесен рекой, впадающей где-нибудь южнее.
От этого мыса берег поворачивал на восток и образовывал широкую бухту, получившую название бухты Толля. Мы шли на восток и северо-восток в прибрежной полосе чистой воды. После полудня эта полоса стала очень узкой, нас совсем прижало к берегу, который снова поворачивал отсюда на север. Продвигались по этому узкому каналу вдоль берега при глубине от 10 до 15 м, но к вечеру вынуждены были остановиться, так как лед подходил к самому берегу.
Земля здесь на всем протяжении очень напоминает Ямал. Та же низкая равнина, возвышающаяся над морем немногим больше, чем Ямал, и незаметная со сколько-нибудь значительного расстояния. Только здесь она немного более волнообразная. В двух местах я даже видел на ней в отдалении от берега несколько рядов холмов. Берег, по-видимому, везде состоит из песка и глины, крутыми обрывами ниспадающий в море.
На равнине виднелось много оленьих следов, и на следущее утро (8 сентября) я съехал на берег поохотиться. Убив одного оленя, я пошел вглубь, чтобы продолжать охоту, как вдруг поразительное открытие привлекло мое внимание настолько, что я забыл и думать об охоте. К северу от меня врезался в сушу большой фьорд. Я шел, пока хватило сил, чтобы уяснить хорошенько, что это за фьорд, но так и не увидел, где он кончается. Фьорд простирался широкой полосой, насколько хватал глаз – до синеющих далеко-далеко в глубине полуострова гор на востоке. Казалось, что эти горы спускаются к воде у самого горизонта; за ними я ничего больше не мог разглядеть – ни земли, ни гор.
Моя фантазия разыгралась, и временами я готов был вообразить, что это, быть может, пролив, который проходит поперек земли и превращает полуостров Челюскина в остров. Вероятнее же, что это просто река, которая у устья разливается в широкий лиман, подобный тем, какие мы находим у многих сибирских рек.
На глинистой равнине, по которой я бродил, всюду рассеяны крупные валуны самых разнообразных горных пород; эти валуны могли быть принесены сюда лишь мощными глетчерами ледникового периода.[129]
Жизни тут почти нет. Кроме оленей, мне встретились только пара снежных куропаток да несколько пуночек и куликов; видел я еще следы песца и пеструшки. Эта самая северная часть Сибири совершенно необитаема, и ничего не известно о том, посещалась ли она когда-либо даже кочевниками.
На равнине, далеко в глубине, я нашел, однако, кругообразный холмик из мха, который, пожалуй, можно приписать рукам человека. Возможно, что здесь и бывал какой-нибудь ненец и собирал мох для своих оленей. В таком случае это было давно, потому что мох совершенно почернел и истлел. Но, может быть, это игра природы; природа ведь весьма причудлива в своих проявлениях.
Глава пятая
Вокруг северной оконечности Старого Света
Как быстро сменяются в этой арктической стране свет и тени! На следующее утро (9 сентября) я из бочки увидел, что лед отошел от берега к северу и открылся канал, по которому можно выбраться на чистую воду и пройти дальше на север. Немедленно отдал распоряжение поднять пары. Барометр стоял необычайно низко, так низко, как еще ни разу за все время пути, – он упал до 733 мм. Ветер резкими шквалами налетал с земли и стремительно несся по равнине, вихрем взметая тучи песка и пыли. Свердруп считал, что благоразумнее всего оставаться на месте. Но слишком уж досадно было не воспользоваться таким превосходным случаем; солнце светило ярко, небо сияло – все это внушало доверие. Я велел поставить паруса, и вскоре мы, раздвигая льды, пошли на север на всех парах и под всеми парусами, какие только у нас имелись. Теперь нужно было победить мыс Челюскина! И «Фрам» никогда еще не шел таким ходом: мы делали свыше восьми миль в час; наш корабль как будто понимал в чем дело. Вскоре миновали льды; перед нами вдоль берега, насколько хватал глаз, тянулась чистая вода. Проходили один мыс за другим, открывая по пути все новые фьорды и острова. Через некоторое время я различил в подзорную трубу какие-то горы далеко на севере; они, должно быть, находились уже неподалеку от мыса Челюскина.
Земля, вдоль которой мы шли к северу, была низменная, отчасти похожая на ту, на которой я побывал накануне. В глубине, на некотором расстоянии от берега, виднелись скалы или горные хребты небольшой высоты. Некоторые из них, казалось, состояли из горизонтально залегающих осадочных пород. Плоские верхушки и крутые склоны этих внутренних гор были белы от снега. Издали всю горную цепь как будто покрывало одно сплошное спускавшееся по склонам ледяное или снежное покрывало; из-под его краев выступали горные кряжи, но вся середина сияла незапятнанной белизной. Поверхность выглядела совершенно сплошной и ровной; она очень походила на настоящий ледник.
В летнюю пору (21 июля 1894 г.)
На карте Норденшельда в этом месте стоит отметка «высокие горные хребты внутри страны». Следовательно, его наблюдения вполне согласуются с нашими, хотя я не назвал бы горы очень высокими. Но тут же, следуя показаниям более ранних карт, у Норденшельда говорится о «высоком утесистом береге»; такое замечание неправильно. Берег очень низок и состоит, по-видимому, в основном из глины и других рыхлых пород. Норденшельд либо почерпнул свое указание из старых и ненадежных источников, либо сам ошибся из-за постоянного тумана, окружавшего его в этих водах.
Вечером приблизились к северной оконечности земли; однако течение, которое весь день было попутным, теперь пошло против нас, и казалось, нам никогда не миновать острова, лежащего напротив берега к северу.
Здесь-то, в глубине страны, и находилась та гора, которую я раньше заметил в подзорную трубу.[130] Вершина ее плоская, а склоны так же круто обрываются, как у гор, о которых я упомянул выше. Казалось, что она сложена из песчаника или даже базальта, но отвесных скал или уступов не было видно. Высоту ее я определил от 400 до 450 м. В открытом море виднелось много новых островов,[131] ближайший из которых был довольно велик. Несколько раньше, днем, мы также видели на траверзе у себя группу островов.[132]
128
Полуостров Оскара – далеко выдающийся в море выступ материкового берега на западной стороне Таймырского полуострова.
129
Повсюду на северном побережье Сибири, где бы я ни сходил на берег, мне попадались следы древнего ледникового периода. На Оленьем острове 21 августа на обнажившихся при отливе прибрежных скалах я нашел ледниковые шрамы. На острове Таймыр повсюду встречались многочисленные эрратические валуны, и вот здесь опять же валуны. Дальше к северу, восточнее мыса Челюскина, я тоже нашел эрратические валуны. Если сравнить эти наблюдения и открытые Толлем ископаемые льда и другие признаки ледникового периода на Новосибирских островах, а также древние морены, найденные между Оленеком и Анабарой, то весьма правдоподобным окажется, что во всяком случае значительная часть северной Сибири находилась в прошлом под ледниковым покровом.