Что за задница такая этот Комбель? Я его не знаю. Что он говорит о моих стихах и почему?[45] Если он из ваших друзей, объясни ему, для чего вы пишете. Скажи, что делаете это из милосердия, спасаете меня от смерти. Он поймет. Ему самому станет стыдно.
Прочел восхитительную брошюрку Монтерлана: «Владение собой», где в конце приведено замечательное письмо отца к сыну. Я заблуждался на его счет. Его положение трудное. Он с самого начала занял героическую позицию и выдержал ее до конца. Не дрогнул. Снимаю шляпу.
До свидания, малыш. Пиши, как только сможешь, а главное, когда почувствуешь необходимость. Я сообщу тебе о дне слушания.
Обнимаю.
Жан Жене.
Еще читаю «De profundis» Уайльда и невольно сравниваю два письма: письмо Уайльда Бози и Монтерлана — сыну. Оба одинаково благородны, несмотря на то что в «De profundis» повсюду всплывают денежные подробности. Прекрасные страницы.
Жан.
Ф. С. Я совершил неосторожность и явился по вызову в Службу принудительных работ, где меня немедленно занесли в список лиц, отъезжающих в ближайшее время в Гамбург, для работы в качестве ученика металлурга. Я ускользнул из этой мышеловки, ухитрившись унести с собой свое личное дело. Однако на моем удостоверении личности появилась громадная печать, из которой следовало, что я работаю в Германии, в результате чего я лишался продовольственной карточки. Поскольку я не был связан ни с одной ячейкой Сопротивления, мне не от кого было ждать в то утро помощи или практического совета. Избегнув физического принуждения, я подумывал теперь, не уехать ли добровольно. Морис Зак как раз в ту пору «укрылся» в Гамбурге. Антуан Блонден тоже решил уехать и в скором времени так и сделал. Монтерлан заявил, что в нашем возрасте поступил бы так же… если бы только его не удерживали какие-нибудь личные привязанности… К полудню я уже почти решился следовать в направлении, указанном на путевом листе, и написал об этом Жене. Эти события подробно описаны в «Новых записках вольнодумца и повесы» за 2 июля 1943.
5 июля 1943 (почтовый штемпель). Письмо по пневматической почте, idem. Тюремный штемпель: «Не более 4-х страниц по 15 строчек разборчивым почерком».
Воскресенье[46], пять минут спустя
после получения твоего письма
Мой бедный Франц,
Я просто обалдел — еще больше, чем ты, когда принял такое решение. У меня руки опускаются. Не знаю, что и сказать. Тебе нужны деньги, бери, сколько понадобится, из вырученных за книги и акварели. Что бы там ни было, не забывай мне писать по адресу: Жану Декарнену для Жана Жене, улица Ферронри, 5 (1). Письмо будет мне передано в любое время, где бы я ни находился. А в остальном, может, и не стоит слишком волноваться. Наоборот. Ты освободишься от этой пошлой среды, которая мне совершенно не по вкусу и в которой ты увяз с головой. Узнаешь жизнь менее искусственную, твои суждения станут свободнее.
Я очень бы хотел помочь тебе, как ты, не щадя сил, помогал мне. Но я связан по рукам и ногам. Сожалею об этом, как никогда. Я не могу обещать тебе, что буду всегда рядом. Но ты узнаешь со временем, какой я верный друг. За меня не беспокойся. Я не пропаду.
Не принимай трагически обстоятельства, которые навязывает жизнь, если ты при этом сохраняешь относительную свободу и возможность самовыражения, пусть не в самых подходящих для этого условиях. Вот я уже смирился с тем, что самовыражаюсь в тюрьме, в тех условиях, в какие она меня ставит, и с единственной целью — доставить удовольствие себе и друзьям. Рамки твоего существования далеко не так ограниченны. Тебе повезло, ты имеешь возможность испробовать что-то новое, так поезжай с чистым сердцем. Даже если забудешь всех здешних друзей, не важно. Езжай, малыш. Вспоминай обо мне, только если я тебе буду нужен. Но в этом случае немедленно зови на помощь.
46
Воскресенье, 4 июля. Пока мое письмо шло в тюрьму Санте, я гулял по Парижу с Жаном Кокто, он провел со мной целый день и все время повторял: «Не уезжай». Никогда еще Париж не казался нам таким прекрасным, как тогда, в период оккупации, когда нам было по двадцать лет. Он представлялся мне монтерлановским «Высшим Существом». Я решил не спешить с отъездом. Некоторое время спустя я узнал о фосфорных бомбах, разрушивших Гамбург, и вычислил, что если бы я уехал в означенный день, то как раз под них бы и попал. (Ф. С.).