– Да, теперь о главном, – продолжала Форбергер. – Как вы уже убедились, наше заведение смешанного типа. На одном этаже у нас живут господа, на другом дамы. О том, чтобы устанавливать между взрослыми людьми какие-либо барьеры, речь, разумеется не идет, но внутренний распорядок все же запрещает любые отношения в стенах заведения. К тому же вы наверняка знаете, что в вашем случае они, мягко говоря, не рекомендованы. Тем не менее мы не полицейские и не судьи. Так что соблаговолите вести себя сдержанно…
Из палаты они вышли на террасу с шезлонгом.
– Отдых на воздухе обязателен с восьми до десяти тридцати и с пятнадцати до семнадцати тридцати. Плед найдете в шкафу. Так же, как и халат.
Она смерила его взглядом с головы до ног и добавила:
– Хотя халат, боюсь, будет маловат… Идемте обратно, а то вы, насколько я могу судить, уже в сосульку превратились.
Вернувшись в палату, он под конец спросил:
– Тот человек, которого вы за мной прислали…
– Фриц?
– Да-да, Фриц. Он говорил, что в вашем заведении лечится какой-то писатель…
– Доктор Кафка?
– Совершенно верно, Кафка.
– Вы увидитесь с ним завтра. В заведении у нас сейчас всего человек тридцать, поэтому знакомятся все друг с другом очень быстро… Еще вопросы есть?
Он отрицательно покачал головой.
– В таком случае спокойной ночи, Роберт. Отдыхайте, это вам, похоже, сейчас нужно больше всего.
– Спокойной ночи, – ответил он.
Она закрыла за собой дверь.
Роберт немного поглазел на стены своей новой вселенной и подошел к зеркалу. От вида лихорадочных глаз, бледной кожи и впалых щек ему стало страшно. Отступив на шаг, он рухнул на кровать и мгновенно провалился в сон.
Проснулся он внезапно, будто вдруг осознав, что упустил что-то очень важное. Часы показывали 6 часов 45 минут. Будильника Роберт не слышал, из сна его вырвала боевая тревога, объявленная в зале для завтраков двумя этажами ниже. Он обильно плеснул на лицо воды, вытащил свежую рубашку, пару раз провел по волосам расческой и надел пиджак. Собираясь уже запереть дверь, вернулся, взял плевательницу, сунул ее в карман и побежал.
Спустившись по лестнице, Роберт застегнул ворот рубашки, одернул пиджак, прошел по холлу, а последние метры, отделявшие его от столовой, преодолел с самым уверенным и спокойным видом, какой только смог на себя напустить. На пороге помещения замер. Изнутри доносился невнятный шум, слышались приглушенные возгласы и звяканье столовых приборов. Он сделал глубокий вдох и вошел.
С каждым его шагом все тише стучали ложки и чашки, один за другим смолкали голоса, к нему обращались все взоры. Все больше сгущалась тишина. Это молчание, эти направленные на него взгляды приводили его в оцепенение.
– Господин Клопшток, – произнес у него за спиной мужской голос, – позвольте, я покажу вам ваше место.
С этими словами метрдотель быстрым шагом подвел его к столу в глубине зала, за которым сидело с дюжину человек, поприветствовавших его широкими улыбками. Он в ответ коротко кивнул головой. Когда ему предложили занять место, Роберт сел. В его представлении это было то же самое, что покорить вершину Ломниц.
Уткнувшись в тарелку, он чувствовал на себе взгляды соседей по столу, оценивающих его, но не говоривших ни слова. Однако несколько мгновений спустя сидевший справа от него мужчина зрелых лет заговорил с соседкой, что для других стало сигналом возобновить прерванную беседу. Напротив, погрузив нос в тарелку с фруктами, сидел тип лет сорока, от которого явственно исходила какая-то чопорность.
– Вы, должно быть, господин Клопшток, – начал сосед справа, протягивая ему руку. – Приятно познакомиться, меня зовут Глаубер. Госпожа Форбергер предупредила нас о вашем прибытии. Ну и как вы находите это заведение?
Он ответил, что еще не успел составить о нем достоверное представление, притом что санаторий сразу произвел на него благоприятное впечатление.
– Первое впечатление всегда самое верное, – заметила соседка слева.
Девушка рядом с ней закатила к потолку глаза.
– Лично мне, – вмешался в их разговор человек напротив, – это местечко всегда казалось отвратительным. С того первого дня, когда я сюда приехал.
– Позвольте представить вам капитана, – сказал Глаубер. – Человек он желчный и искушенный, зато гениальный художник. Рембрандт и Бонапарт в одном лице.
– Какой же вы, Глаубер, все-таки льстец. Так или иначе, но ни одну из моих акварелей вам в жизни не заполучить… А вы, молодой человек, живописью не балуетесь?
– По словам госпожи Форбергер, наш молодой человек учится на медицинском факультете, – ответила за него та самая дама.