На переднем плане у раскрытого рояля - Шуберт. Видимо, только что кончились танцы, которым он аккомпанировал, и сразу же началась живая шарада. Шуберт даже не отставил стул от инструмента, а лишь повернул его боком, чтобы удобнее было следить за игрой друзей. Он - весь внимание. По-детски наивный и непосредственный, он не может оторвать глаз от разыгрываемой сцены, и правая рука его вцепилась в колено.
Шобер был непременным участником всех шубертиад. Он блистал на них своим ярким и эффектным, хотя и неглубоким даром поэта-импровизатора. Его час наставал, когда шубертианцы переходили к литературным играм. В них ему не было равных. Он вызывал всеобщее и шумное восхищение. Особенно восхищался славным "Шобертом" Шуберт, больше всего ценивший в людях то, чем сам не обладал. Любимым занятием шубертианцев было состязание в сочинении стихов экспромтом на заданные слова, ничем между собой не связанные, разноречивые и противоположные по смыслу. К примеру, давались:
страсть,
пир,
веселье,
ночь,
лягушка,
властелин,
время,
пора.
Из них надо было слепить стихотворение. Тут же, при всех, что называется, не отходя от стола.
Вот стихотворение, экспромтом сочиненное Шобером. Оно вполне отвечает правилам игры: в нем и смысл и все до единого заданные слова.
Братья, братья дорогие,
Что за с_т_р_а_с_т_ь владеет нами?
Забавляясь словесами,
Мы забыли прелесть песен.
Оттого и п_и_р наш пресен.
Мы повинны в этом сами.
Радости себя лишает
Тот, кто дружеской пирушке,
Где в_е_с_е_л_ь_е пенит кружки,
Предпочел уединенье:
Н_о_ч_ь... Река... Но вместо пенья
Слушай кваканье л_я_г_у_ш_к_и!
В_л_а_с_т_е_л_и_н чудесных звуков
Здесь сидит под этим древом,
Дарит юношам и девам
Радость высшего добра.
В_р_е_м_я дорого! П_о_р_а
Внять святым его напевам.
Мориц фон Швинд запечатлел другую шубертиаду - у Шпауна. Рисунок создан много лет спустя, по воспоминанию. К тому времени иных уже не было в живых, а другие, равно как и сам автор, стали стариками. И тем не менее рисунок воскрешает настроение, царившее на шубертиаде.
За роялем Шуберт. Он аккомпанирует Фоглю и, судя по выражению лица, очень доволен исполнением. Фогль, величественный и вдохновенный, небрежно откинувшись на спинку кресла, поет одну из песен Шуберта. Повелительным жестом протянутой к аккомпаниатору левой руки он подает пианисту знак задержаться на долгой фермате.
Рядом с Шубертом - хозяин дома. Шпаун неотрывно следит за нотами, боясь, заслушавшись, упустить нужный момент и вовремя не перевернуть страницу.
А напротив, грациозно опершись о рояль, сидит Кунигунда Роза, юная красавица.
Музыка Шуберта и пение Фогля настолько захватили Шобера, что он задумчиво опустил голову и даже не обращает внимания на хорошеньких соседок.
Напряженно внимает звукам и Эдуард Бауэрнфельд, в недалеком будущем удачливый драматург. Его сутулая фигура выделяется на переднем плане, в правом углу рисунка. А в глубине, у печки, Майерхофер. Его характерный профиль не спутаешь ни с кем: тяжелый, выпирающий подбородок, длинный вздернутый нос, взбитый хохолок, косые, зачесанные на скулы височки. Рядом с ним - Зенн. Его, конечно, не было на вечере. Он уже был в ссылке. Но художник в память о друге, отдавая дань своей и общей любви к нему, поместил его среди шубертианцев. Кроме того, Швинд справедливо счел, что коллективный портрет шубертовского кружка был бы неполным, если бы на нем отсутствовал Зенн.
За Фоглем стоит барон Шенштейн, крупный чиновник-юрист и великолепный певец, наряду с Фоглем один из лучших исполнителей шубертовских песен. Недаром у него в руке свиток нот. Вероятно, Шенштейн готовится сменить Фогля и петь после него.
Здесь и Леопольд Купельвизер, чей карандаш так метко схватил живую шараду "Грехопадение". Широкогрудый и широкоплечий, он высится на фоне двери. А несколько правее от него, рядом с Зенном и Брухманом, Франц Грильпарцер. Он скрестил на груди руки, мечтательно смотрит вдаль и упоенно слушает музыку.
Если стихией шубертиад была музыка, то на других вечерах шубертовского кружка властвовали литература, философия, социология. Эти вечера получили несколько странное и смешное название - "каневас" {По-немецки правильно: kann er was?}, или по-русски - "чтооумеет".
Словечко это своим рождением обязано Шуберту. Он о каждом новом человеке, вводимом в кружок, спрашивал:
- А что он умеет?
А так как говорил Шуберт на венском диалекте, скороговоркой сглатывая буквы и слоги, его вопрос звучал "каневас" - "чтооумеет".
На вечерах "каневас" декламировались стихи, классические и современные. Нередко, вернувшись с вечера домой, Шуберт сочинял музыку на только что услышанное и понравившееся стихотворение. Здесь читали по ролям драмы любимых авторов: Эсхила, Шекспира, Шиллера, Гете. Здесь знакомились с новыми произведениями и с жаром спорили о них. Вспоминая эти вечера, Шуберт писал: "Мы уютно сидели все вместе и с материнской радостью демонстри. ровали друг другу детей своего вдохновения, не без тревоги ожидая приговора, диктуемого любовью и справедливостью... один воодушевлял другого, а всеобщее стремление к прекрасному объединяло всех". Здесь вели жаркие и долгие споры о современном искусстве и его судьбах, о призвании, о роли и ответственности художника, о жизни народа и интеллигенции, о положении в стране.
А было оно не просто тяжким. Оно было едва выносимым.
Император Франц, победив Наполеона, всю мощь своей государственной машины устремил к тому, чтобы окончательно победить собственный народ. Франц, писал Бауэрнфельд, "был воплощением консерватизма как системы. Ничто не совершалось помимо, не говоря уже вопреки, его воли. Правительственный аппарат функционировал как раз навсегда заведенная машина. Но она действовала чисто механически, лишенная разума и души. Повсюду и повсеместно отрицался разум. Полное оглупление, мертвечина, болото". И хотя война с внешним врагом окончилась десять лет назад, война с врагом внутренним продолжалась, ни на час не стихая.