Сюзанна сидела за столом и смотрела на них, не принимая участия в игре. Через некоторое время она бросила взгляд на часы и сказала Тиму и Тому, что время позднее и им пора надевать пижамы, чистить зубы и ложиться.
— Как ты здорово умеешь играть! — сказала Сюзанна, когда близнецы ушли наверх.
— Ты считаешь?
— По крайней мере, по сравнению со мной. Никогда не понимала взрослых, которые могут общаться с детьми, не умирая от скуки. Когда меня все же заставляют играть, я младенец, который лежит неподвижно, а если играем в доктора — умирающий пациент, который не может пошевелиться.
— Думаю, быть с ними постоянно — совсем другое дело, — заметила Чарли. — И потом, то, что родители должны играть со своими детьми — это какое-то новшество, да?
— Похоже, что да, — кивнула Сюзанна. — Во всяком случае, я не помню, чтобы мама или папа когда-либо со мной играли.
Чарли подумала о Бетти. Та не то чтобы прямо играла с ней, но в периоды просветления все, что они делали вместе, казалось игрой — походы в кондитерскую, вечернее купание, танцы. «Ты за кавалера, я за даму».
— Порой мне кажется, что я ни на йоту не лучше собственных родителей, — вздохнула Сюзанна.
— Мы делаем, что можем, — ответила Чарли.
— Они тоже делали, что могли. Ясно одно: этого было недостаточно.
— Да, тут ты права.
Сюзанна глубоко вздохнула.
— На днях я сделала нечто ужасное, — проговорила она. — Разругалась с Мелькером. Он меня спровоцировал, я была уставшая и… я прижала его к стене и стала орать на него, прямо в лицо.
Чарли не знала, что сказать. Она и сама прекрасно помнила, как страшно ей становилось, когда Бетти теряла над собой контроль. «Все к гребаным чертям!»
— Может быть, ты немного преувеличиваешь, — сказала она.
— Я была так близка к тому, чтобы его ударить, так грубо его схватила и…
— Знаешь, я не считала, сколько раз Бетти грубо хватала меня, — проговорила Чарли, — но точно много.
— Ну, Бетти же не такая, как все.
— Просто я хочу сказать — не стоит так строго себя судить.
— А мужику, который признался, что прижал к стене свою жену, ты бы тоже так сказала?
— Нет.
— Я держала Мелькера и кричала в сантиметре от его лица. Ясное дело, это родительское насилие. Он был в таком шоке, что даже не заплакал. И сколько бы я ни просила прощения, я не могу изменить того, что уже произошло. Ничего не могу поделать с тем, как он теперь на меня смотрит.
— Но ты можешь сделать все, чтобы это не повторилось, — сказала Чарли.
Потянувшись за рулоном бумажных полотенец, стоявшим на столе, она оторвала кусок и протянула Сюзанне. Ей хотелось сказать что-нибудь о том, что муки совести — признак здорового начала, гарантия, что она так больше не поступит, но потому вспомнила всех мужей, которые избивали своих жен, а потом громко сожалели об этом, и поняла, что слова — всего лишь пустые слова.
Провалы во времени
— А я и не знала, что ты умеешь играть на гитаре, — говорю я.
— На самом деле не умею, — отвечает Поль. — Я и нот-то не знаю.
Мы в церкви, сидим впереди перед самым Иисусом на кресте. Поль — на маленькой подставке, где новобрачные становятся на колени, а я — напротив него, спиной к крестильной купели. Поль где-то нашел гитару. Его пальцы легко бегают по струнам.
Какая разница, что не знаешь нот, если умеешь играть, как Поль? Звучит прекрасная грустная мелодия, которой я никогда раньше не слышала. Я закрываю глаза. И тут Поль начинает петь:
Я открывая глаза. Поль улыбается мне, делает паузу и начинает с начала.
А потом он говорит мне, что мое имя означает именно это — свободная.
Франческа означает «свободная».
10
Вскоре после того, как Сюзанна сходила наверх, чтобы пожелать детям спокойной ночи, зазвонил ее телефон.
— К слову о прекрасных матерях, — бросила она, взглянув на дисплей.
Поднявшись, она вышла, прижав телефон к уху. Через несколько минут вернулась.
— Не понимаю, зачем я отвечаю, — произнесла она. — Но где-то в глубине души все равно надеюсь, что она трезвая.