Хотя все четверо и сознавали приближение великого разлада, однако вели себя по-прежнему. Но с появлением Пенеску и особенно после того, как он начал ухаживать за Марией, положение изменилось. Однажды я невольно услышала разговор между родителями. Это было как раз в то время, когда тетечка Мэриуца стала проявлять первые и весьма еще робкие признаки охлаждения ко мне и Анишоаре, когда мне еще казалось, что я ошибаюсь, надеясь, что ее перемена по отношению к нам не имеет никакого основания, что все это придумала я сама.
«Как бы там ни было, — продолжал отец разговор, к которому я до этого внимательно не прислушивалась, — все это достаточно ненормально».
Мы все трое находились в детской: мама вязала шаль, прислонившись спиной к печке, отец шагал взад и вперед возле окна, выходившего во двор, а я сидела за столом и готовила уроки.
«О чем ты хочешь сказать?» — равнодушно переспросила мать, считая петли.
«Об отношениях между девочкой и этим приезжим».
Эту фразу отец произнес по-венгерски, как они привыкли объясняться, когда хотели скрыть от нас, детей, суть разговора. Действительно, венгерский я знала слабо, но они забывали о моей сообразительности и догадливости.
«Не понимаю тебя», — ответила мать по-румынски, не придавая большого значения этому разговору и не отрываясь от вязания.
«Это дело весьма серьезное!» — продолжал настаивать отец по-венгерски.
«Почему это серьезное?» — отозвалась мать по-румынски, снова давая понять, что не придает значения разговору. Вообще она очень тонко, но постоянно подчеркивала свое презрительное отношение к умственным способностям отца.
«Эта связь уже начинает быть постыдной», — ответил отец, опять по-венгерски.
«Какая связь?» — воскликнула мать, на этот раз уже по-венгерски, притворяясь удивленной, чтобы еще больше подчеркнуть, что этот вопрос она не может воспринимать серьезно.
«Это скандальное ухаживание за Марией. Приезжий — весьма опасный человек».
«А ты только сейчас заметил?» — усмехнувшись, ответила мать по-румынски, продолжая внимательно следить за ловкими и быстрыми движениями своих рук.
«История становится уже серьезной», — продолжал спокойно и мягко отец, переходя на румынский язык и словно не замечая пренебрежительного тона матери.
«И только сейчас ты этим возмущаешься?» — спросила мать.
В действительности Пенеску ухаживал за Марией уже около трех недель.
«Именно сейчас, — ответил отец, — пока еще не поздно».
«Что ты хочешь этим сказать?» — после продолжительной паузы, во время которой она считала петли, спросила мать.
«Пока еще не произошло непоправимое».
«Непоправимое? Я тебя не понимаю», — по-прежнему равнодушно и неторопливо отозвалась мать.
«Ты прекрасно понимаешь», — так же мягко, но не сдаваясь, продолжал отец.
Последовала короткая пауза.
«Что тебя вдруг укусило?» — спустя некоторое время бросила мать, не поднимая глаз от работы, однако прекрасно видя, что отец продолжает ходить возле окна и, следовательно, ждет продолжения разговора.
«Разве это нормально? Я хочу предотвратить позор!» — Вторую фразу отец произнес по-венгерски.
«Позор? — переспросила мать на том же языке, потом произнесла по-румынски: — А как ты хочешь предотвратить?»
«Я думаю вмешаться», — сказал отец.
При этих словах мать в первый раз оставила вязанье и с удивлением взглянула на отца, не произнеся, однако, ни слова. Я как-то вскользь уловила ее взгляд и впервые ощутила, что предметом этого разговора является такая тема, о которой я и не подозревала.
«Я вмешаюсь в это дело», — повторил отец спустя некоторое время, видя, что мать снова взялась за вязанье.
«Вмешаешься? — произнесла мать и засмеялась отрывистым пренебрежительным смехом. — Почему же ты хочешь вмешаться?»
«Почему?» — переспросил отец и задумался, словно вдруг позабыл, о чем шла речь.
Эта какая-то неестественная пауза, а также удивленный взгляд матери насторожили меня.
«Я не желаю, чтобы с Марией случилось несчастье», — ответил после продолжительного молчания отец, опять переходя на венгерский язык.
«Ничего не может случиться», — отрезала мать.
«И все же, — настаивал отец все так же тихо, словно просил прощения, однако не отступая, что было довольно неожиданно, — и все же, если что-нибудь случится?»
«Ничего не случится, — тем же равнодушным тоном, который стал звучать вызывающе, отозвалась мать. — Она уже достаточно взрослая. Я тебя не понимаю».
«А я вмешаюсь», — продолжал упорствовать отец.