По словам папы, этот дядька — бомж и алкоголик. Непонятно, какого он возраста и какой расы — то ли чернокожий, то ли мулат. Всегда нечесаный, в лохмотьях и растоптанных кроссовках без шнурков или вообще босиком.
В прошлый раз он к нам тоже подходил, спрашивал, хорошо ли клюет. Но тогда была плохая погода, не клевало вообще, и дядька сразу ушел.
— Мой сын только что поймал окуня, — отвечает ему папа, кивнув в мою сторону.
— Бой, покажи, что ты поймал, похвастайся, — обращается бомж ко мне.
От него несет перегаром. Не дождавшись ответа, он вытаскивает из воды садок с одной пойманной рыбой.
— Какая красивая рыба! Отдай ее мне! — просит он, с хитроватым прищуром глядя на меня.
— Не дам! — я вырываю у него из рук садок. — Это моя рыба!
Мне хочется размахнуться спиннингом и ударить его!
Он кривит лицо, будто ему больно.
— Ты плохой бой. Ты злой. Fuck you, — ворчит он.
— Не говори такое моему сыну, — вмешивается папа. — Нельзя так разговаривать с детьми.
Бомж медленно разворачивается лицом к папе. Сжимает огромные грязные кулаки.
Они стоят друг напротив друга: бомж выше папы и шире его в плечах. Если он сейчас кинется на папу и убьет его, что будет со мной? Мне хочется бежать домой, к маме.
— Сорри, виноват, — извиняется бомж.
Он отходит, садится на какое-то бревно, закуривает.
Неподалеку от нас, в воде на тощих лапах стоит серая цапля. Изредка, наклоняясь, цапля вонзает острый клюв в воду и что-то выдергивает оттуда.
Поодаль от нее стоит черная цапля. Случается, она срывается с места и летит в нашу сторону, но серая цапля с криком летит ей на перехват и отгоняет от своих владений.
Каждый раз, когда мы здесь, я наблюдаю эту сцену — войну двух цапель.
— О-о! Уо-о… — вдруг кричит бомж, вставая и протягивая вперед руки.
То ли он поет, то ли хохочет.
С противоположного берега сразу срывается стая уток; чайки, цапли — все летят к нему. Птицы знают — сейчас их будут кормить.
Продолжая петь и хохотать, бомж достает из кармана булку, отрывает от нее кусочки и бросает птицам.
Я вижу, как из кустов выбегает кот! Дикий полосатый кот бежит к бомжу, перепрыгивая через упавшие ветки и лужи. Кот становится на задние лапы, а передние упирает в ноги бомжа. А затем танцует на задних лапах. Бомж берет кота за шкирку, поднимает и… целует в морду.
Как страшно!
И как красиво здесь! Высокое небо, и травы высокие, словно позолоченные солнцем; вода в заливе переливается такими нежными оттенками, что трудно передать словами. Если бы я не хотел стать рыбаком, то обязательно стал бы художником.
5
— Вот так: провели мы здесь с тобой целый день, а поймали только одну рыбку, — говорит папа, вытаскивая из воды садок. — Возьмем ее домой? Или лучше выпустим, пусть плавает?
— Возьмем, — отвечаю я сердито.
— Хорошо, — соглашается папа. — Тогда давай собираться, пора домой.
Мы складываем снасти и идем через рощу по тропинке к нашей машине. Проходим мимо палатки бомжа-алкоголика.
Он сидит на земле, ноги враскорячку, и весь как-то странно трясется. Даже не смотрит в нашу сторону.
— А-а-а! — вдруг издает он страшный вопль. Падает на землю, лицом на камни и ветки. — М-мм… Хр-хр… — хрипит задыхаясь.
Папа ставит сумку на землю, быстро подходит к бомжу. Присев рядом, переворачивает его на бок. Нащупывает у него пульс, подложив под голову свою ладонь.
Я стою в нескольких шагах, и мне видно, что лицо бомжа в крови, в грязи и прилипших листьях.
— Хэ-хэ, — хрипит бомж, продолжая трястись. Его ноги дергаются, как у лягушки, которую оглушили камнем.
Папа достает мобильник, звонит:
— Не знаю его имени, на вид ему лет пятьдесят. Он бездомный. Похоже на эпилептический удар. Скоро приедете? Хорошо, буду ждать.
6
Едем в машине домой. Перед моими глазами сцена: санитары кладут бомжа на носилки и, привязав ремнями, несут к фургону «Скорой помощи». Бомж большой, черный, грязный, страшный…
— Надо было oтдать ему нашу рыбу, — говорит папа, притормозив на повороте. Похоже, он чем-то расстроен.
Меня охватывает такая злость, что я начинаю бить ногами в спинку переднего сиденья.
— Перестань! — велит папа. — У тебя мокрые и грязные кроссовки.