Таким беззаботным детством могли похвастаться лишь очень немногие из живших в Средневековье. Отношение к детям в ту далекую эпоху сильно отличалось от привычного нам. Оно было суровым, вплоть до жестокости, без особенного умиления и снисхождения к юному возрасту. Казалось бы, парадоксальная ситуация — ведь в Евангелии сказано «будьте как дети». Но средневековая родительская строгость имела логичное объяснение: она являлась формой служения Господу. Детское непослушание трактовалось чаще всего однозначно: в дитя вселился бес и нужно выбить его, даже если при этом ребенок получит травму. Отсюда множество поговорок, в том числе на славянских языках: «Дытыну люби, якъ душу, а тряси якъ грушу»: «Родительские побои дают здоровье». Есть и более точные свидетельства антигуманного отношения к детям, например автобиографическая книга «Счет жизни» младшего современника Петрарки, Джованни Конверсини да Равенна[37]. Вспоминая годы учения, автор рисует ужасающую картину педагогики позднего Средневековья: «Молчу о том, как учитель бил и пинал малыша. Когда однажды тот не сумел рассказать стих псалма, Филиппино высек его так, что потекла кровь, и между тем как мальчик отчаянно вопил, он его со связанными ногами, голого подвесил до уровня воды в колодце… Хотя приближался праздник блаженного Мартина, он [Филиппино] упорно не желал отменить наказание вплоть до окончания завтрака». В итоге мальчик был извлечен из колодца полуживой от ран и холода, «бледный перед лицом близкой смерти».
Добавим к этому совершенно безграничные права отцов в отношении детей. «Швабское зерцало» («Schwabenspiegel»), законодательный документ ХIII века, даже позволяет отцам в случае нужды продать своего ребенка, правда, не в публичный дом и не для убийства. Такой пункт закона, ужасный на наш взгляд, предполагал вовсе не равнодушие к детям, а заботу о них, шанс на их спасение во время голода. Впрочем, и физические наказания были чем-то вроде гигиены для детской души.
Наш герой избежал травматичных столкновений со средневековой педагогикой. Может, еще и поэтому он так сильно выделялся гармоничностью среди своих современников? Его одаренную личность ничто не сломало. Он не должен был работать с малолетства. Он не знал школьной муштры. Его даже не мучили домашние учителя, как детей, выросших в настоящих аристократических семьях.
Но при этом его мозг, развитый билингвизмом и музыкальными занятиями, с первых лет жизни впитывал в себя замысловатые поэтические метафоры прованских трубадуров. А слово «трубадур» означает вовсе не «певец любви», как иногда думают. Оно происходит от старопрованского корня tobar — «находить», «изобретать новое». Франциск, открывший собой новую эпоху в истории христианства, не стал ли сам ожившей метафорой прованских поэтов?
А его семья? В свете вышесказанного она представляется почти идеальной, особенно по сравнению с общей педагогической ситуацией того времени. Она демократична, она не травмирует. Но наш герой избирает путь человека несемейного, причем делает это не под давлением обстоятельств, а вопреки им. Видимо, есть для него нечто крайне некомфортное в этой идиллической, на наш взгляд, семейной картине.
Сразу заметим: призвание к святости — явление слишком сложное, чтобы объяснять его только с позиций психологии. Любые сугубо материалистические попытки такого рода неминуемо размещают всех святых где-то между плохим театром и психиатрической больницей. С точки зрения верующего, момент обращения — это не просто кардинальное изменение личности, это обязательно прямой диалог с Богом, точнее даже, Его зов, обращенный к конкретному человеку и услышанный им.
Но все же на любые ситуации, включая мистические, каждый реагирует по-своему — исходя из особенностей своего характера и темперамента. Конечно, опыт детства играет здесь далеко не последнюю роль. И тогда все же попробуем сделать еще один маленький «психоанализ» нашего героя.
Единственный сын или вообще единственный ребенок? Есть упоминания о его сестрах, но без имен и подробностей. Вроде бы их было шесть. А в «Легенде трех спутников» упоминаются даже и «другие сыновья», которых мадонна Пика любила менее нежно. Все они не важны, даже если и существовали. Единственный долгожданный, горячо любимый центр семьи — он. Мать прочит ему таинственное «большое будущее», отец прощает любые шалости, фактически смотрит на отпрыска снизу вверх — ведь растет не какой-нибудь торговец, а будущий аристократ. При этом сам глава семьи — вовсе не мечтательный слабак. Это предприимчивый и успешный человек, торгующий не только в своей стране, но и за ее пределами.
Что при таком раскладе чувствует ребенок? Прежде всего немалую собственную власть, особенно по сравнению с положением в семье его ровесников. И эта власть травмирует детскую психику не меньше, чем чрезмерная воспитательная строгость.
Современные психологи хором предупреждают родителей о вреде вседозволенности. У ребенка, которому «все можно», сбиты иерархические настройки. Он видит мать и отца в роли своих слуг и понимает, что ему не на кого опереться. Раз он главный, то обязан сам все контролировать, а он прекрасно понимает свою полную несостоятельность и пугается. От постоянного угнетающего стресса страдает нервная система. Головной мозг подвергается воздействию стрессового гормона — кортизола, в организме происходят опасные нейрохимические реакции.
Такие дети часто совершают асоциальные поступки. Им обязательно нужно вызвать родительский гнев, ведь только таким образом они могут почувствовать реальную силу старшего поколения и снять с себя непосильный груз ложной ответственности. Разумеется, ничем хорошим подобные ситуации не заканчиваются. Родители, доведенные до отчаяния, реагируют резко. Они, наконец, вспоминают, «кто в доме хозяин», и пытаются вернуть свою давно утраченную или даже никогда не существовавшую власть. Начинаются различные карательные меры — побои, аресты, лишение имущества. Итогом обычно оказывается полный разрыв отношений — на долгие годы или вообще на всю жизнь.
Все это в полной мере присутствует в биографии Франциска.
Можно предположить, что он так истово бросился к Отцу Небесному в том числе и от ощущения сиротства при живом отце. От ощущения обиды, пусть и неосознанной. Хронологически его обращение произошло раньше, чем конфликт с родителем, он ушел из дома, еще будучи по факту любимым сыном.
Впоследствии, уже после разрыва, натерпевшись зла от папаши Бернардоне, Франциск поступит весьма своеобразно: попросит одного нищего благословлять его каждый раз, как отец проклянет. И тут до конца непонятно: прощение это или продолжение давнего безнадежного поединка, просто один из борющихся использует «злое» оружие, а другой — «доброе»? Ведь мы все родом из детства и знаем, как плохо лечатся детские обиды.
Разумеется, доказательств подлинности этого реконструкторского «психоанализа» у нас нет. Но все выводы очень логично вытекают из тех небольших крупинок информации, которыми мы располагаем. В конце концов, палеонтологи могут выстроить внешний вид доисторического животного по нескольким фрагментам скелета, почему бы и нам не пойти тем же путем?
МАЛЬЧИК РЕЗВЫЙ
Мы подошли к моменту рождения нашего героя. Лето или осень 1181 года. Так написано в книге «Fonti francescane» («Истоки францисканства»). Этот источник считается самым заслуживающим доверия на сегодняшний день. Впрочем, есть и другие довольно известные версии. Например, в биографии, написанной Анаклето Яковелли и также изданной францисканским издательством, указывается 1181 или, может быть, 1182 год. Где-то посередине зимы.
Точная дата неизвестна, и ей не придается большого значения, в отличие от даты смерти. Подобная ситуация, когда уход человека считается более значимым, чем появление на свет, очень характерна для Средневековья. Жизнь людей в те времена проходила под знаком смерти как самого важного события. Видный средневековый схоласт Дионисий Картузианец, имевший, кстати, любопытный почетный титул — doctor extaticus (возвышенный, «экстатический» доктор), пишет в «Жизненном наставлении дворянину»: «Когда же он отходит ко сну, то пусть помыслит о том, что, как нынче укладывается он на свое ложе, тело его вскорости уложено будет другими в могилу». Это постоянное memento топ было бы неправильно сравнивать с запугиванием и религиозным зомбированием населения, как иногда делают. Размышления о смерти расценивались как хорошее средство очистить свою душу, чем-то вроде оздоравливающей медитации, охраняющей от духовной скверны и помогающей поддерживать контакт с Богом.
37