Ни один исследователь не может объяснить этого факта. Означал ли он недовольство деятельностью Франциска? Или папа Иннокентий считал, что уже утвердил орден устным благословением, данным шесть лет назад?
Думается, все было сложнее. Представим, с чем, собственно приходил Франциск к папе в 1209 году? Существовал ли орден как таковой? Вернее, можно ли было назвать группу отчаянных проповедников орденом? Очень сомнительно. Они представляли собой довольно местечковое образование, с чего бы папа стал издавать для них целую буллу? Возможно, что и устав, принесенный Франциском, выглядел в то время еще очень сыро. Нет точного подтверждения, что «Правило, не утвержденное буллой» — это тот самый текст, возможно, с годами он дорабатывался.
Итак, папа Иннокентий проникся симпатией к Франциску и поддержал его, но только как лидера небольшой религиозной общины, которая не претендует ни на какую деятельность за пределами своей епархии. Когда же францисканские идеи бедности и любви к природе начали захватывать все большее количество людей, понтифик, уже изрядно утомленный Альбигойскими войнами, решил проявить осторожность. К тому же, как уже говорилось, Иннокентий III был эстетом. Абстрактно разделяя идеи апостольства, он никогда бы не смог примерить на себя образ жизни Франциска и его братьев. Можно предположить, что при всем уважении он вполне мог чувствовать некоторую брезгливость по отношению к «Братьям меньшим» — как называли себя эти новоявленные проповедники.
Диалога между ними так и не случилось. Искал ли Франциск новых встреч? Скорее всего, да. По свидетельству английского францисканского историка Эклестона, Франциску повезло еще раз повидаться с папой. Только это последнее свидание уже никак не могло повлиять на судьбу ордена францисканцев. Величие Иннокентия совершенно неожиданно разбилось, столкнувшись с неумолимой судьбой.
Сразу после Латеранского собора папа с удвоенной энергией принялся бороться за чистоту веры. Он запланировал новый Крестовый поход. Важным ресурсом для него должны были быть богатые, влиятельные на море города Генуя и Пиза. Дело осложнялось их давней враждой. Понтифик решил лично заняться примирением, для чего отправился на север Италии. Иннокентий планировал простить пизанцев, отлученных его предшественником Целестином III, а с генуэзцами заключить пакт о военной помощи.
По пути понтифик остановился в Перудже. Конечно же, легкому на подъем Франциску ничего не стоило пройти 20 километров из Ассизи. Но пока он шел, папу сразила непонятная хворь, от которой тот скоропостижно скончался. Иногда говорят: у Бога Божественное чувство юмора. Как часто мы говорим: «Я? Да никогда!» — и тут же оказываемся как раз в той ситуации, о которой привыкли думать свысока. Очевидец похорон Иннокентия, французский крестоносец Иаков (Жак) де Витри[79], оказавшийся в Перудже накануне папских похорон, был потрясен неуважением, которому подверглось тело понтифика. Сохранилось письмо этого француза: «В течение ночи воры сняли с папы его драгоценное облачение и оставили труп почти обнаженным и смрадным посреди церкви. И я туда ходил и видел собственными глазами, как мимолетна, суетна и обманчива слава сего мира»[80].
Неизвестно, видел ли эту картину Франциск и какие мог испытать чувства при столь поучительном созерцании. Но история заметила и заботливо сохранила факт взаимодействия двух антиподов — «самого великого» и «самого малого» из слуг Церкви.
Иннокентия III похоронили, а орден францисканцев остался полулегальным. Как реагировал на такую ситуацию Франциск? Скорее всего, его нервировало и печалило это. Сколько сил он потратил на поездки в Рим, сколько надежд испытал в ожидании Четвертого Латеранского собора! Как спешил, должно быть, в Перуджу, чтобы потолковать с папой в спокойной обстановке, вне римской суеты. Ничего не вышло. Все его дело жизни вновь оказалось подвешенным между небом и землей, как будто и не было тех бессонных ночей в молитвах перед первой встречей с понтификом. Агиографы не описывают его разговора с братией после «поражения» на соборе. Как они восприняли отказ? Стал ли кто-нибудь сомневаться в правоте Франциска?
Было бы странно искать в работах агиографов описание чувств нашего героя, тем более его огорчения от отсутствия официального признания. Ведь все авторы житий обязательно строго согласовывали свои тексты и даже намек на противостояние будущего святого и Церкви был бы недопустим. Да и сам Франциск в «Наставлениях» братьям запрещает желать чинов и почестей. Но здесь речь идет совсем о другом. Церковь — не просто административная или социальная структура, она несет в себе мистический смысл. Ее называют «матерью». Франциск, сознательно лишивший себя домашнего тепла и материнской нежности, ищет одобрение мистической матери — она же игнорирует его. Наверное, именно с отсутствия поддержки на соборе в душе его появляется чувство бессилия и горечи, которое дальше будет только усугубляться. Он не получил понимания у родителей, даже у матери, которая, возможно, направила его на будущий путь святости, но в самый ответственный момент не смогла противостоять отцу, а может, и сама не смогла принять слишком радикальное воплощение ее поэтических мечтаний. Разрыв крайне болезнен, ведь Франциск отличается добротой и нежным сердцем, и детско-родительская травма, конечно же, осталась неисцеленной до конца дней. Не случайно одно из искушений нашего героя — это возможность иметь семью и детей. Не власть, не богатство, не разврат, но дети, рожденные в браке, которые уж никак не могут проходить по категории греха. Не однажды в житиях можно встретить горький ответ Франциска на восхищение его святостью: какой я святой, у меня еще могут быть дети.
Всю жизнь он мучительно и трепетно налаживает отношения с Отцом Небесным, в итоге добиваясь подтверждения своей нужности и единения через стигматы. Но с матерью-Церковью мистического контакта так и не выходит. Нет, конечно, Франциску повезло дожить до папской буллы, утвердившей устав официально признанного ордена Братьев меньших. Правда, произошло это радостное событие за три года до смерти нашего героя, 29 ноября 1223 года, при папе Гонории III, причем последний заявил, что только освящает своим папским авторитетом устав, уже одобренный его предшественником. До того — 11 июня 1218 года — понтифик издал другую буллу, обращенную к епископам, в которой подтвердил правоверность проповеди францисканцев, но это еще не означало полного одобрения.
Так же мучительно долго добивался папского признания и Игнатий Лойола, орден которого впоследствии называли тайной полицией Святого престола. Мы уже неоднократно сравнивали этих двух католических святых, появившихся в кризисные для Римско-католической церкви времена и сильно упрочивших позиции папства. Но Лойола был все же гораздо более «земным», нежели Франциск. Его система иерархии логична и проста. Если бы какой-то папа оказался неугоден Господу, его бы не избрали. А значит, можно и нужно воспринимать понтифика как наместника Христа на земле, беспрекословно подчиняться ему и таким образом возрастать духовно. Франциск же, при всем колоссальном уважении к духовенству, вряд ли сильно выделял папу среди других священнослужителей. Да, он был готов целовать землю, по которой прошел любой, даже не самый безупречный священник, но все они, как и папа, являлись для него равноценными частицами матери-Церкви. Камертоном, по которому он настраивал свою жизнь, были Священное Писание и постоянное мистическое общение со Христом.
Поэтому долгожданное церковное признание не приносит Франциску настоящей радости. Едва успев принять францисканство, Церковь тут же начинает корректировать его, пытаясь привести радикальные идеи ассизского «беднячка» в более цивилизованный вид. Речь вновь идет о все том же смягчении строгостей. Стоит ли вот так напрягаться и воспринимать Евангелие буквально? Иными словами: мы же взрослые люди, имеющие земную жизнь и здравый смысл. Почему бы не построить крепкий дом и спокойно заниматься в нем духовностью, не думая о протекающей крыше? И вот тут слышится горький плач Франциска, которому разрушили таинство игры. Вернувшись из очередной совершенно безумной поездки, он обнаруживает ужасное: братья-таки обустроились со всем комфортом, теперь у них монастырь не хуже прочих. Наш герой приходит в отчаяние. Он лезет на крышу и начинает сбрасывать вниз только что положенную черепицу. Этот детский поступок влечет за собой разбирательства. Франциска, будто нашкодившего школяра, вызывает к себе кардинал-протектор ордена и начинает увещевать. Его, основателя ордена!
80
Цит. по: