Казалось бы: а как иначе? Власть ведь больше не принадлежит ему, он сам отказался от нее. В пользу Петра Каттани, брата Ильи, кардинала Уголино… В то же время сложившаяся ситуация крайне огорчает Франциска. Много лет он мечтал об утверждении своего братства Церковью, но именно о признании, а вовсе не о переделке в обычный монашеский орден. По словам францисканца и духовного ассистента российских терциариев, отца Андриана Зудина: «…это огромный удар для Франциска. Удар от братьев, которые решили жить иначе. Удар от Церкви, которую он просил благословить избранный им образ жизни. Церковь благословила, но теперь благословляет то, что противоречит ему. Франциск основал, а они все переделывают. Да еще Церковь говорит, что братья правы, а Франциск — нет. Это больно».
Такое разочарование произошло по причине «непрофессионализма» нашего героя. По большому счету он не знал языка, на котором создаются церковные структуры. Речь не о латыни, хотя и ее он навряд ли освоил в совершенстве. Просто трудно было найти человека, менее разбирающегося в церковной организации, чем Франциск. Он с настоящими монахами-то общался всего пару месяцев, когда пытался найти себе прибежище, окончательно рассорившись с отцом, и ничем хорошим это не кончилось. Его выгнали. То есть его попытки создать орден выглядят очень беспомощно, как если бы ребенок, вдохновившись видом самолета, решил построить нечто подобное без всяких теоретических знаний. По мнению иезуита Мандоне[81], вся деятельность Франциска не имела ясных очертаний. Он только призывал людей покаяться и жить по Евангелию, просто делал это столь талантливо, что сумел наэлектризовать большую массу народа. Как дальше ее организовывать, он не имел понятия. Да и твердо сформулированного учения у него не было, только поэтическое вдохновение, заставлявшее его хватать кусок деревяшки с земли и делать вид, будто он играет на скрипке. Что значит этот эпизод, повторяющийся в разных источниках? Он показывает, как велико было его воздействие на людей. Попробуйте заставить кого-нибудь послушать воображаемую игру на скрипке.
Знакомые обеспокоятся вашим психическим состоянием или вообще пошлют вас куда подальше. Франциска слушали, не важно, что он говорил или делал.
Он был великим поэтом-проповедником, и творчество его состояло из идей, но также — из этих воображаемых скрипок, рождественских яслей, к чему он относился с огромной серьезностью, и, конечно, целой толпы разных животных и птиц, которые, сделавшись его свитой, еще больше потрясали людей. В этом во всем он чувствовал себя, как дома, но вряд ли смог бы выдержать даже несложный экзамен по богословию.
И его жизненный идеал тоже был поэтическим. Как возможно полное отречение от личной собственности в мире, где все построено по совершенно иным законам? Орден мог иметь будущее, лишь заключив сделку с принципом собственности. И вовсе не Римская курия навязывала это положение, а сами братья, которые являлись обычными людьми, в отличие от нашего героя.
Трудно даже представить себе мучения Франциска. Он видит, как рушатся выстраданные им идеалы, ради которых он лишил себя практически всего, и ничего не может сделать. И, будучи умным человеком, конечно же, понимает: без подобного компромисса мать-Церковь никогда не усыновит его. Он так и останется сиротой. Еретиком, сектантом, неблагонадежным. Полноты духовной семьи, к которой он стремился всем сердцем, ему не видать. И он соглашается на этот новый подвиг смирения, гораздо более трудный, чем лишение себя материальных благ.
ФРАНЦИСК И ДОМИНИК
Вернемся в ноябрь 1215 года, когда на Четвертом Латеранском соборе запретили создание новых монашеских орденов. От этого постановления пострадал не только наш герой, но и его коллега — святой Доминик. Между ним и Франциском принято проводить параллели, так как они оба являлись создателями новых монашеских орденов, причем происходило это примерно в одно и то же время. Они двигались параллельно, иногда конкурируя, иногда помогая друг другу. Их объединяли философия активного монашества и идея тесного сотрудничества с мирянами. Оба ордена с огромным трудом добились признания от Святого престола, хотя впоследствии именно они (вместе с орденом иезуитов, созданным Игнатием Лойолой тремя веками позднее) стали основной опорой папства. И францисканцы, и доминиканцы выглядели очень ново в начале XIII века, когда монахи еще не проповедовали. В некоторых источниках можно прочитать, будто тип личности странствующего монаха-проповедника — изобретение Доминика, позаимствованное францисканцами. Конечно, это не так. Вряд ли тут вообще может идти речь о заимствовании. С проповеди начинал сам Франциск, проповедовать он посылал своих первых последователей еще в 1208 году, когда несколько братьев впервые поселились в Порциункуле. Тем более трудно себе представить, что рассказы о маргинальных проповедниках из неприметного городка Ассизи достигли Юга Франции. Просто и Доминик, и Франциск вдохновлялись одним и тем же примером — и даже одной и той же цитатой. Насчет отношения Доминика к идее отрицания любой собственности, горячо проповедуемой Франциском, есть свидетельство французского теолога, естествоиспытателя и духовного лидера францисканцев-спиритуалов[82] Пьера Жана Олье (Оливи)[83]: «От святого и досточтимого отца Барро (Баррави), некогда бывшего каноником в Каркасоне, а затем ставшего францисканцем, я дважды слышал проповедь, которую он обращал к послушникам, когда послушником был и я сам, о том, что, будучи еще каноником и изучая богословие в Париже, он слышал слова блаженного Доминика, с которым он когда-то был каноником в Каркасоне и стал его другом, о том, что он и его орден взяли пример с блаженного Франциска и его братьев в отречении от всякой собственности. Действительно, придя в Италию, по пути в Римскую курию, чтобы попросить утверждения ордена, в Ассизи он увидел Франциска и тысячи братьев, собравшихся на Генеральный капитул. Восхитившись тем, как Бог давал им в изобилии и тщанием верных все необходимое на день, без откладывания запасов на завтра, по возвращении Доминик заявил братьям, что они могут в безопасности оставаться безо всякой собственности, поскольку он видел и удостоверился, что так обстоят дела у Франциска в его ордене».
Впрочем, доминиканское «могут оставаться без всякой собственности» — не значит «обязаны», как желал бы для себя и своих братьев Франциск. Доминик никогда бы не стал срывать черепицу с крыши монастыря, он бы скорее порадовался, что теперь дождь не испортит книги.
Оба ордена имели сходную структуру, приближающуюся скорее к рыцарским орденам, чем к обычным монашеским. Во главе стоял генерал, облеченный очень широкими полномочиями, у него в подчинении находились «провинциалы» — руководители «провинций» (стран и областей), где размещались общины ордена. Управление происходило через провинциальные собрания и Генеральный капитул. Эта четкая структура позволяла поддерживать уровень дисциплины, совершенно недоступный для обычных орденов. И да, у доминиканцев тоже имелись терциарии. Многие исследователи считают, что Доминик заимствовал эту идею у Франциска, так как его терциарии появились раньше.
Юные годы Доминика немного напоминают биографию нашего героя. Так же, как Франциск, он родился в весьма богатой семье. Правда, социальное положение аристократического рода Гусманов было гораздо выше семьи преуспевающего торговца Бернардоне. И конфликта с родными испанскому святому удалось избежать. Дон Феликс Гусман, его отец, устроил дома настоящую монастырскую атмосферу со строгими постами и долгими молитвами и воспринял духовные устремления сына, как Божий дар. Впоследствии к лику блаженных причислили двоих ближайших родственников Доминика — его мать Хуану и брата Маннеса.