И первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лице, как человек, и четвертое животное подобно орлу летящему.
И каждое из четырех животных имело по шести крыл вокруг, а внутри они исполнены очей; и ни днем, ни ночью не имеют покоя, взывая: свят, свят, свят Господь Бог Вседержитель, Который был, есть и грядет» (Откр. 4:6–8).
Из этих библейских фрагментов складывается образ некоей силы, очень активной, очищающей, максимально приближенной к Богу. Что это, если не энергия высшего творчества, то, чем мы являемся по образу и подобию Творца?
В пушкинском «Пророке» герой «духовной жаждою томим» оказывается в пустыне. Он уже давно считается поэтом, поскольку видит и чувствует тоньше обычных людей, но этого ему мало, он ищет понимания своего высшего предназначения. И вдруг на перепутье ему встречается вестник неба, шестикрылый серафим. Возникает вопрос: откуда перепутье в пустыне, где нет дорог? Это просто символ выбора. Остаться потребителем своих обостренных чувств или отречься от себя, став проводником Божьей воли? Идея кажется красивой, и поэт соглашается. Вначале и вправду все исполнено эстетизма. Общение с серафимом приносит радость и обогащает:
Но дальше поэта ждет боль. Язык, который служил ему верой и правдой, оказывается непригодным. Он объявляется «празднословным», «лукавым» и «грешным» и заменяется ангелом на «жало мудрыя змеи». А после выясняется, что и язык не главное. Сердце поэта безжалостно заменяется на «угль, пылающий огнем». Лишь после этого действия, почти равного убийству, поэт получает возможность «глаголом жечь сердца людей».
Встреча Франциска с преображающей силой на вершине Верны также не похожа на умиротворенное просветление. Как написано в «Цветочках», «возрастал он из добродетели в добродетель, уготавливая душу свою к восприятию Божественных тайн и Божественного величия, а плоть свою — к жестоким битвам с бесами: с ними же много раз боролся он телесным образом».
Вообще в последние годы Франциск часто жаловался на преследование сил преисподней. По легенде, во время поста на Верне, когда он молился в пещере недалеко от обрыва, поднялась страшная буря. Явился бес в ужасающем образе и пытался столкнуть нашего героя в пропасть. Святой изо всех сил цеплялся за скалу, и та «углубилась по образу тела его и приняла его в себя, как если бы он прижал лицо и руки к размягченному воску». Сегодня паломникам и туристам показывают место, где происходило это борение, а также каменное ложе, служившее нашему герою пристанищем.
Обретение и внешний вид стигматов довольно подробно описаны святым Бонавентурой: «И когда настало утро Воздвижения святого Креста, а Франциск по-прежнему молился на горе, он увидел Серафима с шестью крылами, опускавшегося с высоты небес, и крылья его переливались блеском огненным. В стремительном полете достиг он по воздуху того места, где молился человек Божий, и тут, среди крыльев его, явился образ человека распятого, руки и ноги которого были раскинуты наподобие креста и к кресту прибиты. <…> И когда видение исчезло, в сердце его остался пламень дивный, но и на теле остались не менее удивительные знаки и отметины. И на руках его, и на ногах начали проступать следы словно от гвоздей, точно таких, какие он незадолго перед этим видел на теле распятого. Казалось, что и руки его, и стопы в самой середине были насквозь пронзены гвоздями, так что след от шляпки гвоздя показался на внутренней стороне рук и на внешней стороне стоп, а острие словно вышло с обратной стороны, поскольку след от шляпки гвоздя был черным и округлым, а от острия — вытянутым и вывороченным, как если бы в этом месте натянулась, поднялась и прорвалась плоть, а вокруг плоть отступила и впала. На правом боку, словно пробитом копьем, вздулся багровый рубец, из которого с тех пор часто сочилась святая кровь, орошая тунику и его штаны»[110].
Кульминационный пункт принятия Франциска Отцом Небесным не обошелся без очень важной для нашего героя духовной субстанции — музыки. Неизвестный автор «Цветочков» описывает ангела, который «явился в сиянии великом, имея виолу в левой руке и смычок в правой».
Этот эпизод с музицирующими ангелами есть и в более надежном источнике — все той же «Большой легенде» святого Бонавентуры. Правда, там Франциск, тяжело заболев, просит кого-нибудь из своих спутников сыграть что-нибудь веселое, и на его зов откликается целый сонм ангелов с лирой. Судя по всему, он был сверхмузыкальной натурой и мог бы стать крупным композитором, если бы не пошел по другому пути… Поэтому завершим рассказ о его мистическом преображении все же удивительно красивым фрагментом из «Цветочков»: «Изумленный до глубин видом Ангела, стоял Франциск. Ангел провел один раз смычком вверх по струнам виолы, и мгновенно такая безмерная краса мелодии усладила душу святого Франциска и так вознесла его над всяким чувством телесным, что, как рассказал он потом братьям, не ведает он, провел ли Ангел смычком вниз, ибо от нестерпимой нежности и сладости душа его покинула тело».
А что же все-таки произошло с телом? Тут можно попытаться добавить немного материализма, ведь тема стигматов находится на грани между мистикой и медицинской наукой.
Поначалу медики утверждали, что стигматики — а их в истории католицизма насчитывается несколько сотен — наносят себе раны самостоятельно с целью обмана окружающих. Потом был проведен ряд исследований, показавших, что все происходит несколько сложнее.
Анализируя явления стигматизма, исследователями была выявлена общая закономерность их проявления, которую условно можно назвать «триада стигма». Было замечено, что из века в век этапы появления знаков практически не меняются. Триада стигмы включает в себя следующую хронологическую последовательность: «религиозный экстаз — видения — стигматы». Для современной медицины нет ничего священного и неприкосновенного, любое явление объективной действительности рассматривается с точки зрения медицинской патологии или нормы. Стигматы не являются исключением: с точки зрения современной психиатрии стигматы имеют признаки кровоточивости неврогенного происхождения. Суть патологии заключается в способности больного вызывать кровоточивость в виде выделения капелек крови из неповрежденной кожи или слизистых оболочек (например, кровавых слез, кровавого пота). Обычно кровь истекает строго из тех мест тела, куда Христу вбивали гвозди при распятии.
Описан также феномен псевдостигматов как проявления истерического невроза, когда больные имитируют кровотечения, повреждая кожу с помощью химических веществ или механически и вызывая кровоточащие раны.
Впервые речь о стигматах пошла в связи с апостолом Павлом, сказавшим: «Ибо я ношу язвы Господа Иисуса на теле моем» (Гал. 6:17), однако неясно до конца, имел ли он в виду реальные язвы на теле или говорил метафорически. В дальнейшем в течение более тысячи лет никаких упоминаний о подобных явлениях не было, и большинство авторов считают, что первым христианином, обладавшим стигматами, был Франциск Ассизский.
Возникает закономерный вопрос: сколько за всю историю было носителей знаков страданий Христовых? По разным оценкам исследователей, за последние восемь столетий можно назвать 406 относительно достоверных случаев стигматизма. Антуан Эмбер Гурбер (1818–1912) — французский врач, профессор кафедры терапии в Клермон-Ферран в монографии «Гипноз и стигма» (Париж, 1899) называет цифру 321. Среди носителей стигматов большинство были католиками (68 процентов), остальные — членами различных религиозных сект. Подавляющее большинство — женщины. Также значительную часть случаев можно найти среди членов религиозных орденов, в частности доминиканцев и францисканцев.
110
«Большая легенда, составленная святым Бонавентурой из Баньореджо», глава XIII. Цит. по: Истоки францисканства…