Королевство последних Каролингов и первых Капетингов имело на востоке границу совсем не такую, как теперешняя: начинаясь от устья Шельды и захватывая Ваасскую область и Гент, она шла приблизительно по течению этой реки, оставляя Турне и Валансьен Франции, Камбре — империи. От истоков Шельды она направлялась с запада на восток до самого Мааса, по эту сторону Геннегау и Мобёжа, которые входили в состав империи. Затем она сворачивала на юг, отделяя Шампань от Лотарингии и далее герцогство Бургундское от Бургундского графства (Франш-Конти) и почти следуя по течению Соны. Для упрощения обычно говорят, что потом она шла вдоль Роны, но в действительности Лионне, Форез, Вьеннуа, Виваре находились вне Франции. Зато на юге граница королевства переходила за Пиренеи, от Ургельской епархии до Барселонской включительно, и граф барселонский Борель взывал о помощи против арабов к своему отдаленному сеньору Гуго Капету.
Таким образом, капетингская Франция не совпадала ни с Римской Галлией, ни с теперешней Францией. Верденский договор лишил королей Francia Occideritalis (Западной Франции) традиционных границ Галлии, отнял у них значительную часть латинизированного населения, говорящего на романском диалекте, и большинство крупных узловых пунктов римских дорог — Арль, Лион, Трир, Мец, а также удобный доступ к Средиземному морю.
Наступит момент, когда возврат к пределам Галлии станет для королей Франции на долгое время задачей их политики. И они будут находить то препятствие, то опору в неопределенности границ в Средние века. В умах людей того времени уже не существовало отчетливого представления о них: понятие сеньории вытеснило собой понятие государства. Да и давали ли себя знать границы государства материально, чем-нибудь видимым для глаза? Мы в этом очень сомневаемся. Кельты отмечали межу, отделявшую их территории, религиозными памятниками, римляне распознавали границы civitates, pagi и ѵісі при помощи межевых столбов, надписей, рвов и т. п… Вполне естественно, что от внешних границ Римской империи той эпохи, когда она включала в себя весь цивилизованный мир, не осталось никаких других следов, кроме военных сооружений, возведенных против варваров[2]. В Средние века, как можно было бы додумать, дело обстояло иначе. Но указаний на это очень мало. Позднее, по-видимому, были расставлены межевые знаки вдоль Мааса. В Аргоне, близ Люзи, в XV в. священник велел поставить каменный крест в знак того, что здесь начинались земли империи. Но в течение периода, который мы здесь изучаем, единственные признаки границ, по крайней мере, те, которые нам известны, находятся внутри Франции, например, между Артуа и соседними областями или между королевским доменом и доменом англо-нормандским[3]. Поэтому по необходимости, должны были существовать спорные территории, и в некоторых случаях население не знало, принадлежит ли оно к империи или к Франции. Когда возникали разногласия, то призывали на помощь тексты, каролингские грамоты, хроники, компиляции вроде той, которая составлена Винсентом де Бове, часто обладавшие весьма сомнительной убедительностью. Когда Филипп Красивый потребует, чтобы ему вернули сюзеренитет над Ostrevent — землей, которая со времен Верденского договора действительно принадлежала Франции, но дотом была присоединена к одному из графств империи, а именно к Геннегау, — то с обеих сторон будут изо всех сил стараться найти доказательства, подтверждающие противоположные утверждения. Граф Геннегау, принуждаемый принести ленную присягу (оммаж) королю Франции, обратится с протестом к папе. Ostrevent, как он будет ему писать, принадлежит к королевству Германии, «и это, быть может, явствует с полной очевидностью из регистров и хроник римской курии, властью которой, как думают, был произведен раздел между обоими королевствами»[4]. Но эта надежда оказалась тщетной. И в самом деле, с этим текстом можно сопоставить письмо папы Климента IV к Людовику Святому, в котором он заявляет, что в Риме нет никаких точных сведений относительно франко-германской границы: «Мы не видим ее определения ни в каком письменном документе; хотя мы с давних пор слышали, что в некоторых местах она определяется реками или по церковным провинциям, или по епархиям, но мы не сумели бы ее различить: мы находимся в полном неведении».
Лучше всего было опросить местных жителей: их, например, опрашивают, какая у них действует юрисдикция. Но речь шла при этом о праве суда и о сеньории, а не о суверенитете, и все аргументы были порядка феодального, а не национального. Понятия, связанные с феодальными отношениями, были сравнительно ясными, но идея государства, государственных границ, национальности была окутана туманом.
3
Впрочем, границы административных округов во Франции в Средние века были так же неопределенны, как и внешние границы.