открывали возможности для реализации идеальной цели французского
внешнеполитического мессианства. Но тем самым Франция лишилась
одного из главных козырей в мировой дипломатической игре, поскольку
именно в преодолении этого раскола со времён де Голля виделась её
особая миссия. В то же время, крушение биполярного мира лишь
увеличило дисбаланс, не устраивающий Францию: на смену гегемонии
двух сверхдержав пришло глобальное политическое лидерство США.
Министр иностранных дел Ю.Ведрин (в 1997-2002 гг.) ввёл во
французский дипломатический лексикон понятие г«ипердержава»
444
(hiperpuissance) для обозначения непомерного веса и чрезмерных
притязаний США в постбиполярном мире556.
Вопрос о мировом ранге Франции приобрёл в свете глобальных
изменений последних десятилетий новую остроту. По-прежнему он
составляет главный предмет размышлений аналитиков и средоточие
дипломатической деятельности. Голлистская традиция исходит из
убеждения, что реальность не следует послушно принимать. Её надо
творить согласно собственному замыслу, следуя тому образу, который
Франция стремится утвердить на международной арене. Главное в этом
образе – представление об особой роли Франции в мире. Поддержание
международного могущества постоянно требует поисков путей
приспособления к новым условиям, а они с конца 80-х годов изменились не
в пользу Франции. В экономическом, политическом и стратегическом
плане возможности Франции противостоять тенденции однополярности
существенно сузились. Несмотря на то, что экономический и
промышленный потенциал страны, её внешнеторговые позиции и высокий
технологический уровень по-прежнему обеспечивают ей прочное место в
семёрке ведущих промышленных стран мира, формальные и материальные
факторы, которыми Франция обосновывала свою мировую
ответственность, начали терять былое значение. Принадлежность к клубу
постоянных членов Совета Безопасности ООН кажется спорным
преимуществом в условиях, когда кризисное урегулирование
осуществляется в рамках односторонних действий США. Обладание
собственным ядерным оружием становится не столь бесспорным
аргументом перед лицом новых угроз безопасности, таких как
международный терроризм, этнические конфликты, непредсказуемость
государств-изгоев, которые к тому же выявили несовершенство
государственных и общественных институтов страны. Усиление
556 В частности, в интервью журналу «Le Nouvel Observateur »(28 mai 1998).
445
гегемонистских тенденций во внешнеполитическом курсе США и их
экономическое превосходство серьёзно угрожают позициям Франции в
Средиземноморье и Африке – в традиционных “заповедных зонах”
французского влияния, сохранивших память о колониальном прошлом. В
Европе соотношение сил после объединения Германии, а позже в связи с
расширением на страны Восточной Европы, также изменилось не в пользу
Франции.
Во французской концепции внешнеполитического могущества
простое соотношение потенциалов не является единственно
определяющим, тем более что его материальные факторы не входят в
сферу исключительной компетенции дипломатии. Согласно знаменитой
формуле величия, принадлежащей отцу-основателю французской
политологии Р.Арону, «могущество, слава, идея», эффективность внешней
политики государства во многом зависит от совпадения
внешнеполитических устремлений государства и гражданского общества, от значимости его ценностей для международного сообщества.
Способность вписать национальные интересы в общечеловеческие
ценности, сформулировать универсальное гуманитарное послание, то есть
сумму принципов, которые Франция отстаивает на международной арене в
интересах всего человечества, - в этом и французская дипломатическая
традиция, и современные лидеры видят основу сохранения глобальной
роли страны.
С распадом Варшавского договора и прекращением противостояния
с СССР французская концепция безопасности претерпела существенные
изменения. Франция больше не видела прямой угрозы нападения на её
территорию, в бурно меняющемся мире она принадлежала к
благополучному и притягательному острову безопасности, которым
оставалась Западная Европа. Это позволило её дипломатии